Рябь на экране вдруг становится неподвижной, будто замороженной. Тишина сопровождается падением напряжения в сети, из-за которого в комнате на мгновение тускнеет свет.
– Спасибо, мадам! – сильно и ясно звучит с застывшего экрана голос умершей девочки.
– Мадемуазель, – поправляет Лили Ноктис, томно потягиваясь.
– А мы, а мы? – молит нестройный хор детских голосов.
– А вы заткнитесь! – отрезает Лили и выключает экран.
После нескольких секунд молчания она поднимает голову к потолку и спрашивает:
– Ты по-прежнему в порядке, Томас? Да, вот что тебя ждет, когда ты умрешь. Малоприятный загробный мир для тех, кому еще не исполнилось тринадцать, правда?.. Из моих слов ты делаешь вывод, что тебе осталось жить меньше трех месяцев, и, возможно, ты прав. Удивляюсь, что такой шок не вырвал тебя из сна. Ты смелый, Томас Дримм. Или тебе всё это нравится. Ты такой хороший мальчик, а тебя тянут за собой силы Зла, и ты спрашиваешь почему? Скоро поймешь. Не терпится, чтобы ты пришел ко мне собственной персоной померяться силами, молодой человек…
Со вздохом удовлетворения она потягивается, раскинув руки на всю ширину дивана. Затем снова берется за шпильку и открывает клавиатуру в часах.
– До скорой встречи, Томас Дримм.
И она трижды нажимает на клавишу с цифрой «6».
– Томас, проснись!
Я приоткрываю один глаз. Медведь трясет меня за плечо. Что это было – сон или уже явь? С каждым разом наваждение набирает силу и становится всё более похожим на реальность.
– Умоляю, просыпайся!
Я приподнимаю голову. В комнате еще темно.
– Который час?
– Без двадцати восемь. Вставай!
– Что-то случилось? Я спал всего двадцать минут!
– Не оставляй меня одного, прошу тебя, мне страшно!
Я вздыхаю. В голове туман, обрывки кошмаров.
– Ну что еще?
– Прижми меня к себе, пожалуйста…
Я растерянно прижимаю его к груди. С чего он вдруг решил поменяться ролями? Это плюшевый медведь должен утешать хозяина, а не наоборот!
– Что случилось, Лео?
Я впервые обращаюсь к нему по имени, и, как ни странно, это трогает меня самого. Может, потому что я никогда никого не утешал. Вообще-то я и не был никому нужен. Ну разве только отцу, но тот слишком умен, чтобы я мог его утешить.
– Дети, Томас!
– Какие дети?
Слова, которые произносит его старческий голос, тонут в моей пижаме:
– Толпы детей… Будто гигантская волна обрушилась на меня, пока ты спал… Настроившись на мою частоту, они внедрились в меня, пьют мою энергию и зовут на помощь… Все они младше тринадцати лет, и, когда умерли, у них еще не было чипов. Это неприкаянные души, детские заблудшие души, которые предоставлены сами себе и не могут покинуть Землю. Их предки из загробного мира не могут им помочь из-за Аннигиляционного экрана… А живые родственники не могут почувствовать их присутствие, потому что чипы содержат пиктоний, отталкивающий фотоны – частицы, позволяющие мертвым выразить себя. Помнишь, я объяснял?
