Меня вызвали на сцену. Я долго раскланивался. Благодарил режиссера, актеров и дирижера. Зал притих и ожидал, что скажет советский композитор публике.
В моей голове отрывочно проносилось: Кольке, Александерплац, битте, дамен кофточку в рот полосочку… Не то, не то…
Набрал побольше воздуха и выкрикнул:
— Майне либер фройнде!
Овация. Занавес.
Год 1976. Сопот. Международный фестиваль эстрадной песни.
Композитор А. Колкер — член жюри от СССР;
Ирина Понаровская — певица, конкурсант;
Алла Пугачева — певица, показательные выступления — рецитал;
Станислав Горковенко — дирижер;
Геннадий Бойко — певец, представляет фирму “Мелодия”.
В Польше я бывал много раз. В первый раз ездили вместе с Машей “по комсомолу” в 1966 году. Запомнилось лишь одно — постоянное, как в блокаду, чувство голода. Кормили нашу делегацию в задрипанной студенческой столовке. Вместо супа давали луковую бурду. За столом четыре голодных комсомольца, на столе четыре ломтика серо-белого “пергамента”. Поляки уверяли нас, что это хлеб. По-польски “хляб”.
— Пани! Хляба! — неслось по столовой.
“Хляба” не давали.
На встречах с поляками Маша пела новую песню “Пан Ковальский”, которую я написал с Кимом специально для этой поездки.
…ведь пан Ковальский в Польше так же популярен, как в СССР товарищ Иванов!
Особенно нравилось полякам, как Маша произносила слово “гжетщность”.
…Чтобы добраться до Сопота, надо с варшавского аэродрома переехать на другой, маленький. Там погрузиться на допотопный самолетик. И, если количество взлетов будет равно количеству посадок, ты через час окажешься в столице международного песенного форума.
Стояла жара. Я был засупонен, как будто отправлялся в Гренландию. Строгий, застегнутый наглухо плащ. Строгий скучный галстук. Строгие черные полуботинки. Член международного жюри, представляющий великую державу, должен был выглядеть респектабельно. И я выглядел.
Вылет в Сопот задерживали. Член жюри от другой великой державы — США — закирял в каком-то варшавском кабаке. Найти его не удавалось. Я тихо плавился.
Но вот какой-то старомодный супер-“бьюик”, вспомнив молодость, с шиком подкатил к аэропорту. Прибыл американец!
Я приготовился к чопорному знакомству с коллегой.
Из авто вылез человек лет шестидесяти с плойками редких волос, босиком, в трусах и в ситцевой мятой бобочке. На американской груди топорщились седые заросли.
— Дай закурить, — обратился он ко мне, — жара, как на Дерибасовской! Слушай, — продолжал он фамильярно, — твой фейс мне явно знаком. По-моему, мы встречались на Привозе в Одессе…
