Удовольствие от вербовки Скоблина было испорчено отсутствием писем из дома, за что Ковальский, окрыленный удачей и почувствовавший себя уверенно, закатил истерику в присутствии двух сотрудников венской резидентуры.
Он тут же отправил весточку жене:
«Дорогая Рая!
Ты представишь себе не можешь, как я зол на наших «ребят», которые выкинули следующий номер: прислали извещение, что пересылают твои письма, а сами письма не переслали. Такого свинства я никак не ожидал. И таким образом я уже около двух месяцев не знаю, что с вами делается. Последним я получил письмо № 4, написанное в начале июня.
В данный момент меня беспокоит твое материальное положение, а также я обеспокоен топливным вопросом, ведь наши газеты сообщают о перебоях на топливном фронте, а учитывая работу нашего ХЦРК, я боюсь, чтобы не получился перебой в снабжении топливом в Харькове и вы не остались на зиму «на бобах». Сообщи немедленно, как поступили «ребята» с продлением моей командировки.
О себе писать не буду, в предыдущих письмах уже писал слишком много. Одно могу сообщить: за лето поправился на восемь кило. Ты себе представить не можешь, как мне надоела эта лакейская Европа, как хочется увидеть вас всех, как хочется поругаться на заседаниях рай-бюро ХЦРК, как хочется быть с вами вместе и дышать вашим, правда, сейчас довольно тяжелым, но здоровым воздухом.
Вам, находящимся там, вам, строящим новую жизнь, не видно той гигантской работы, какую вы совершаете, а мне здесь, наблюдающему за вами со стороны, следящему за каждым вашим шагом, читающему газеты всего мира, видно, как вы с каждым днем превращаетесь в гиганта, и даже та наглая свора, которая вас здесь каждый день травит, которая готова вас всех разорвать на клочки, и она сейчас признает ваш колоссальный рост и начинает трубить тревогу.
Я знаю, что ты скажешь: хорошо тебе, находящемуся в довольстве, рассуждать так со стороны. Я знаю, Раек, что эта стройка новой жизни не дается легко, что пояса довольно туго подтянуты, но, Раек, все не делается сразу — надо немного потерпеть. Что касается меня, то ты должна знать, что сижу здесь не ради удовольствия и развлечения, а ради дела, и, как только буду свободен, сейчас же примчусь к вам.
Все мы делаем маленькое дело стройки большой жизни. Целую вас всех.
Ваш П.».
Забота Ковальского о своем семействе и вообще о своем материальном благополучии раздражала безумно не только резидента в Вене, но и Семена Кострова, начальника отделения иностранного отдела ОГПУ, ведавшего борьбой с белой эмиграцией.
