. . . .
Снѣга покрыли замерзшія озера, рѣдкіе лѣса и убогіе осенніе наряды земли. Крѣпкій морозъ превратилъ все въ твердый камень. Общество, узнавъ отъ промышленниковъ, что не видно больше дыма въ юртѣ прокаженныхъ, послало туда нарочнаго узнать, въ чемъ дѣло, дѣйствительно ли Богъ снялъ, наконецъ, свое „проклятье“ съ ихъ округи. Якутъ долго издали взывалъ къ больнымъ безъ послѣдствій. Тогда онъ подошелъ къ юртѣ и копьемъ приподнялъ ея двери. Онъ ораву замѣтилъ проломанную крышу и догадался, въ чемъ дѣло.
– Медвѣдь!.. – сказалъ онъ.
Съ тѣмъ и вернулся къ князю. Собраніе общества рѣшило тогда донести о случившемся начальству, заказать въ городѣ у попа панихиду, а юрту сжечь. Новый „нарочный“, набожно перекрестившись, подложилъ связку горящаго хворосту подъ старое, пропитанное ядомъ зданіе и сталъ въ сторонкѣ ожидать послѣдствій. Когда столбы густого дыма убѣдили его, что огонь хорошо разгорѣлся, онъ вернулся спокойно къ своимъ. На томъ мѣстѣ, гдѣ жили прокаженные, остались только двѣ обгорѣлыя площади, куча пожарнаго мусора и немного скотскихъ и человѣческихъ костей. Окрестности надолго остались пустыми. Никто сюда не заглядывалъ и не селился. Даже ягодъ собирать, ловить рыбу, преслѣдовать звѣрей не смѣли промышленники тамъ, гдѣ ступила нога прокаженныхъ…
Но ужасная „плѣсень жизни“ не исчезла съ послѣдними ея жертвами, не была навсегда убита вмѣстѣ съ ними, и вновь явится гдѣ-нибудь на тѣлахъ, „способныхъ страдать“, и опять заселятся и застонутъ „проклятыя пустыни“.
