Корова обыкновенно оглядывалась нѣкоторое время изумленно, отыскивая, кто такой на нее кричитъ, затѣмъ степенно направлялась домой и протяжнымъ мычаніемъ вызывала легкомысленно забытаго среди веселыхъ луговъ и сладкихъ травъ теленка.
Это мычаніе, трескъ ломающихся подъ тяжестью животнаго кустовъ, топотъ его ногъ, сопѣніе и запахъ его, когда поставленное ночью въ юртѣ оно пережевывало жвачку или переступало неспокойно съ ноги на ногу во время доенія – невыразимо пріятно щекотали слухъ прокаженныхъ.
– Глаза мои еще увидѣли Божью тварь… Ноздри мои еще дышутъ его запахомъ… А не думала я, что удостоюсь передъ смертью… – Вотъ Салбанъ, бѣдняжка, не дождался… – говорила частенько Кутуяхсытъ.
Жизнь ихъ потекла съ тѣхъ поръ болѣе сильной струей, въ сердцахъ народились несбыточныя мечты; вернулись къ нимъ старыя привычки. Грегоре́й весь день напролетъ косилъ сѣно, Анка перетряхивала и сгребала его. Чего, впрочемъ, не принялась теперь дѣлать эта женщина? Съ того дня, когда она крайне измученная, но веселая, вернулась со скотиной домой, съ тѣхъ поръ, когда мысль ея была въ состояніи хоть на чемъ-либо положительномъ опереться, Анка сгорала въ лихорадкѣ труда. Подобно полевой мышкѣ, она шныряла по тайгѣ и тащила домой все съѣдобное или годное къ употребленію. Черную смородину, щавель, дикій чеснокъ, сладкіе коренья, „ѣду озеръ“, какіе то пахучіе листья и молодые побѣги – все, все несла она и бросала въ большой деревянный чанъ, куда сливались молочные остатки. Тамъ все закисало и превращалось въ питательный студень, изъ котораго Анка умѣла приготовлять великолѣпную похлебку, подбавляя воды и древесной заболони. Такимъ образомъ домашніе даже не чувствовали, какъ дѣлаются въ молокѣ огромныя сбереженія. У нихъ всегда было молоко и по утру, и вечеромъ къ чаю, приготовленному изъ сушеныхъ пахучихъ травъ, было даже масло, конечно, къ праздникамъ… Все у нихъ было, правда, было немного, потому что одна корова куда какъ немного даетъ молока, но было все, что бываетъ „у людей“ тамъ на миру! А это главное!
– На будущій годъ опять Лысуха отелится… Тогда будетъ у насъ уже три штуки… Бычекъ подростетъ, станемъ по немногу возить на немъ кладь, дрова, рыбу… Сколько теперь трудовъ, сколько времени уходитъ на тасканіе вещей… И насъ можетъ, Богъ дастъ, прибудетъ! – говорила со вздохомъ молодая женщина, брала за руку мужа и прикладывала его ладонь къ своему лону, гдѣ билась уже новая жизнь. Всякій разъ, когда видѣла Анка, Грегоре́й мраченъ, безсмысленно и вяло глядитъ въ огонь, она подсаживалась къ нему, глядѣла въ лицо и ободряла.
