Подполковник 3аварзин".
В Иркутск Дзержинский и Сладкопевцев приехали ночью. Вокзал был забит народом: сотни крестьянок с детьми на руках сидели вдоль стен, на кафельном полу; мужики спали, подложив под себя армянки. Среди тесного, грязного, плачущего, храпящего, стенающего людского множества неторопливо прохаживались городовые: Россия переселялась от голодных неурожаев на восточные земли.
- Ужас какой, - сказал Сладкопевцев. - И в то же время я поймал себя на страшной мысли: я рад этому, Феликс.
- Как можно радоваться чужому горю?
- Это резерв. Чем больше горя эти несчастные примут, тем скорее они откликнутся на акты нашей борьбы.
- "Чем хуже, тем лучше"? Это же от иезуитов...
- Хочешь делать революцию в белых перчатках? Боишься вида страданий? Крови?
- Не надо подсчитывать, кто из нас больше повидал страданий и крови. Это не по-мужски. А революцию надо делать без перчаток - акушерки принимают младенца чистыми руками: жизнь чувствует жизнь.
Они вышли на привокзальную площадь. Извозчик стоял под фонарем, на другой стороне проезда. Городовой, что прохаживался у дверей вокзала, несколько раз мазанул похмельным взглядом двух бритоголовых, в черном.
Сладкопевцев кашлянул: один паспорт на двоих - второй надо еще получить у товарища, здесь, в Иркутске.
- Эй! - крикнул Дзержинский и почувствовал, как вздрогнул от неожиданности Сладкопевцев. - Городовой! Ну-ка кликни того дурака, быстро! Спит на козлах, сукин сын!
Городовой, повинуясь холодному барскому голосу, подхватил шашку и затрусил к извозчику.
- Достань пятиалтын, - тихо сказал Дзержинский. - Дай лениво.
- Последний.
- У товарища получим на дорогу.
- А извозчик? Ему что?
- Скажем, чтоб ждал, - вынесем.
...Крабовский жил во флигеле. Дзержинский постучал костяшками пальцев в окно. Никто не ответил.
- Ты убежден, что он ждет? - спросил Сладкопевцев.
- Да, - ответил Дзержинский и постучал еще раз. В глубине комнаты вспыхнула спичка. Потухла. Вспыхнула еще одна, потом свет стал устойчивым, постоянным - зажгли лампу.
- Кто? - спросил Крабовский сипло.
- Это я.
- Кто?!
- "Переплетчик".
Щеколда грохочуще упала на пол, лязгнул замок, дверь отворилась, и на Дзержинского пахнуло сивушным перегаром, перестоявшейся квашеной капустой и пылью.
- Входи, - сказал Крабовский. - Ты не один?
- Во-первых, здравствуй, - сказал Дзержинский, - я ж тебя два года не видал...
- А что "во-вторых"? - Крабовский обернулся и, потерев грязными пальцами волосатую грудь, поставил лампу на засаленный кухонный стол. - Выпить хотите с дороги?
