– Думаешь, она решит?
– Ну, или до тех пор, пока она не выполнит своё обещание и не поедет искать моего отца.
– И моего тоже? – спросил Окто.
– Да, и вашего.
– Ладно, – сказал он, немного успокоившись.
А потом, немного помолчав, спросил:
– А можно нам перед отъездом поесть блинов?
Хотя Окто и был удивительно зрелым для своего возраста, сознательности в нём не было ни на грош. Прежде чем я успела схватить его за рукав, он открыл дверь и выпрыгнул наружу.
– Подлый предатель! – крикнула я, глядя, как он бежит, сверкая пятками, к крыльцу.
Он резко остановился и повернулся ко мне, нахмурив брови.
– Знаешь, Консо, я для этого ещё слишком маленький, – объявил он с самым серьёзным видом. – Вот ты сможешь это сделать! Я никому ничего не скажу, обещаю!
Окто торжественно поднял руку, в которой держал барашка, и плюнул на гравий доктора Борда. А потом бесстыдно отвернулся, бросился вверх по ступенькам и открыл дверь своего нового дома.
Я осталась в салоне «панара», среди коробок, чемоданов и океана печальных мыслей. С самого рождения я была как чемодан: Роз-Эме таскала меня за собой, ни разу не спросив моего мнения. Я для неё ничего не значила, как и Окто. Только Орион, похоже, был исключением. С тех пор как он чуть не погиб в огне, он стал «котёнком», «чайничком» и «любимым мальчиком».
– Эгоистка, предатель и любимчик, – составляла я неутешительный список моих родственников. – А теперь ещё и тупой докторишка в сапогах и с дурацкой псиной. Тьфу.
Когда я чувствовала себя одинокой и потерянной, то начинала думать об отце. Я ничего о нём не знала и поэтому могла воображать всё что угодно. Ни в чём себе не отказывать.
Скинув на пол пару коробок, я открыла нижнюю в надежде отыскать альбом с наклейками «Панини»[4]. Он оказался втиснут между двумя мохеровыми свитерами, которые связала мне коллега матери. Я открыла на странице «Сент-Этьена», моей любимой команды, и нашла фото моего любимого футболиста.
Это открытие я сделала в прошлом году, одним майским вечером, когда Жан-Ба взял меня с собой поиграть в пинбол и выпить воды с мятным сиропом в баре «Четверо лучших». В тот вечер по телевизору, который стоял в глубине зала, показывали матч против Марселя. Я жевала соломинку, рассеянно поглядывая на экран, и тут «Сент-Этьен» забил гол. Через секунду на экране крупным планом появилось лицо игрока, забившего мяч, и меня пронзило в самое сердце. У футболиста были светлые волосы и глаза, меланхоличный взгляд – в общем, всё, чтобы я могла легко узнать в нём себя саму. Это он! Сомнений быть не могло. Я сидела на своём табурете как приклеенная до самого финального свистка, забыв про мятный напиток и не отрывая глаз от крошечного силуэта, который бегал по полю, и волосы его развевались на ветру.
