После трёх полетов во вселенную и обратно, душа Агриппины запросила пощады. Смилостивившись, Павел позволил жене задремать, укрывшись его волосами.
— Они мягче и теплее верблюжьего одеяла, — пробормотала она.
Павел поцеловал Агриппину в ухо и шепнул:
— Я знаю, что ты ведьма. Также мне ведомо, что ты искусна в вязании. Но я всё равно согласен взять тебя в жены, потому, что ты никогда не найдёшь той пряжи, из которой можно сплести мою смерть.
Уснувшая было Агриппина, открыла глаза. Павел смотрел на неё своим правым глазом, в котором совсем не отражалась его улыбка. Это выглядело так, будто лицо его было наспех составлено их половинок двух разных лиц. Агриппину рассердило это несоответствие.
— Все мы смертны, а раз так, для каждого найдётся подходящая пряжа, — буркнула она. Павел расхохотался и снова склонился к уху жены.
— Ладно уж, скажу тебе по секрету, — обведя острым языком её ушную раковину, продолжил он, — Чтобы связать мою смерть, тебе понадобилось бы сперва собрать всё мое время, затем спрясть из него нить длиною в тысячи лет, и только потом приступать к вязанию. Но ты не успеешь собрать моё время, потому что твоё собственное — намного короче.
Павел сел в кровати, по-турецки скрестив ноги, и раскурил трубку.
— Знаешь, дорогая, тебя не должно это волновать, потому что я избавлю тебя от того, чего ты больше всего боишься и дам то, что тебе необходимо, и что ни один из твоих мужей не смог тебе дать. За что все они и получили по заслугам.
— Откуда ты знаешь, что мне нужно, и чего я боюсь?
— Женская душа — как остров, с какой бы стороны не дул на нем ветер, он всегда дует с моря. Ты боишься старости.
Павел перелез через Агриппину и оказался справа от неё. Теперь на женщину ласково смотрел густо-золотой левый глаз мужа.
— Кто ты? — тихо спросила она.
— Если хочешь, можешь считать меня колдуном, — Павел подмигнул Агриппине. Она вдруг увидела, что на теле мужчины стали проступать неясные письмена, немного похожие на арабскую вязь.
— Что это, тайные заклинания? — спросила женщина, проведя пальцем вдоль мужниного плеча.
— Всего лишь мои любимые сны. Если записать их на собственной коже, сны будут возвращаться снова и снова.
— Прочти мне хотя бы один из них.
— Не получится, душенька. На этом языке можно только писать.
— Так не бывает. Что же это за язык?
— Язык изнанки твоих собственных мыслей, о которых ты даже не догадываешься до тех пор, пока не заснёшь. Записать их можно тоже только во время сна, останавливая его время от времени.
