Многое в этой семье для меня было странно, может быть потому я её и запомнил, несмотря на то, что старался бывать там как можно реже. Например, я узнал, что где-то в дальней комнате, в недрах дома живет чахоточный брат хозяина, Ананий Ксенофонтович, которого я ни разу не видел и который является его как бы политическим противником. Рассказывали, что в 1905 году, еще будучи учеником реального училища в Вятке, Ананий Татаринов состоял в революционном кружке, изучал «Капитал» Карла Маркса, печатал на гектографе прокламации и карикатуры, распространял листовки в местном театре и других общественных местах, а главное- принял участие в декабре в вооруженном восстании, засев вместе с несколькими молодыми людьми на городской водокачке. После отбытия тюремного заключения Ананий Ксенофонтович вернулся в Котельнич. Не знаю, повлияло ли его прошлое на сравнительно мягкое отношение революционных властей к его брату в двадцатые годы.
Что касается самого Лаврентия, то, почуяв в конце двадцатых годов новые перемены, сулившие ему новую опасность, он уехал, на сей раз со всей семьёй; никогда больше я не встречал и его, ни хромого Володю, ни глухонемого Бориску. А дом цел, не сгорел в 1926 году, только, как многие старинные дома, посерел, обветшал, заметно стал ниже, особенно рядом с поднятым, выровненным и заасфальтированным шоссе, по которому катят, грохочут, пылят сотни машин, грузовых, легковых, и все мимо бывшей татариновской виллы. На стенах её нашиты заплаты, как когда-то на пиджаке Татаринова, но они не фальшивые- дом своё отжил. Ему не подняться.
Дураки.
Я никогда не мог понять, почему в нашем маленьком городе было так много городских сумасшедших. Правда, никто их не называл сумасшедшими, говорили ласково- дурачок, дурочка.
Двое из них, дурачок и дурочка. Были просто излишне старательны. Городок расположен в котловине между горами, деревянные мостки (их уважительно называли тротуарами) и перед каждой ступенькой, спускаясь с горы или поднимаясь на гор, дурачок, сухопарый, молчаливый, серьезны, останавливался, отходил на три- четыре шага. И только тогда, с разбегу, решался преодолеть препятствие.
Дурочка, повязанная платком по самые брови, деловито неслась по краю дороги, и, поминутно нагибаясь, откидывала к обочине все встретившиеся ей по пути камни, комки засохшей грязи и палки. На обратном пути она складывала их снова на середину. Работы хватало.
Третьего дурачка звали Егор Лазаревич. Он был услужлив и кропотлив. Его призванием было носить на похоронах крышку гроба. Он нес её на голове, чинно выступая перед процессией, и дребезжащим тенорком приговаривал:
