-- Ну и правильно сделал, -- хмуро сказал обычно неразговорчивый летчик Семушкин. Уютно поджав под себя ноги, он примостился около печки прямо на полу.
-- Почему так считаешь? -- запальчиво возразил ему Горышин. -- Разве Горелов не имел права обратиться с такой просьбой к Гагарину?
-- Иметь-то имел, -- хмыкнул Семушкин, -- да толку чуть. Сейчас охотников до космоса знаешь сколько? У нас, когда я был на Курилах, звеном старший лейтенант Уздечкин командовал. Странный, заумный. Так он еще задолго до полета Гагарина и Титова, как только Стрелку и Белку в контейнерах подняли, не кому-нибудь, а самому президенту Академии наук письмо сочинил. Дескать, так, мол, и так, во имя Отечества, партии, народа и науки готов отдать всю свою энергию, опыт и молодую жизнь и прошу поэтому записать меня первым кандидатом для полета в космическое пространство. Патриотическое желание у меня огромное, и к тому же жена в последнее время настолько мою молодую жизнь заела, что готов полететь на любую планету, лишь бы от нее, окаянной, избавиться.
-- Ну ты и заливаешь сегодня, молчун! -- одобрительно засмеялся командир первой пары старший лейтенант Иванов, тридцатилетний лысеющий сибиряк, смуглый, с мелкими, как кедровые таежные орешки, зубами. -- Сам придумал?
-- Да нет, товарищ старший лейтенант, подлинный это факт, клянусь.
-- И чем же кончилось все?
-- Да как чем? Люди в Академии наук эрудированные, деликатные. К черту они нашего Уздечкина не послали. Получил старший лейтенант бумагу со штампом, и в той бумаге очень вежливо ему отписали, что, мол, дорогой товарищ Уздечкин, академик Несмеянов просил передать, что он высоко оценил ваш патриотический порыв, нов настоящее время нет возможности удовлетворить вашу просьбу. Так и остался он на Курилах, жене на съедение...
Лева Горышин подбросил еще лучины в печурку, послушал, как затрещала она, охваченная огнем, и покачал головой.
-- От твоего рассказа, Семушкин, все-таки анекдотом попахивает, -проговорил он убежденно. -- У Горелова все было не так.
-- А кончилось чем? -- привстал Семушкин. -- Чем кончилось? Разорванной петицией? Если завтра Гагарин в наш гарнизон на часок заедет, Алексей к нему пробиваться уже не станет. Ведь не пошел бы, Горелов?
Алеша задумчиво посмотрел в темное окно, за которым стояла беспросветная сырая ночь, на отсветы от печки, отраженные мокрыми стеклами окон, и как-то спокойно сказал:
-- Пошел бы.
-- Не верю, -- усмехнулся Семушкин. -- Это ты в бутылку сейчас из чистого упрямства лезешь.
