-- Когда я за пределами нашей страны служил, мы однажды совместные учения с дружественной армией проводили. Их летчики в гости нас как-то позвали, предложили аэродром осмотреть. Вот у них дежурный домик, это да! На стенах пейзажи и такая балериночка в наряде Евы -- глаз не оторвешь! А у нас замполит Жохов столько сюда морали понасовывал, что от нее тошнит.
-- Так тебе что -- голую бабу сюда подавай? -- засмеялся Горелов. -- Ну и комсорг, нечего сказать.
-- Ты не утрируй, -- насупился Горышин. -- Я тебе о чем хочу сказать? Разве нужно наших ребят день и ночь за Советскую власть агитировать? Они и так за нее, можно сказать, с пеленок, потому что, сам знаешь, от каких отцов родились. Зачем мне эти лозунги, когда я на дежурстве, Ты мне тройку картин хороших повесь, свежие журналы принеси, пластиночек побольше, а то проигрыватель хоть и дрянной, но есть, а пластинок только две: какой-то стамбульский фокстрот да древнее утесовское "Сердце"...
Он открыл и включил на всю мощь коричневый зашарпанный проигрыватель, поставил пластинку. Дежурный домик огласился гортанными выкриками и барабанным боем.
-- Вот это и есть "Истамбул". Здорово? Его на манер буги-вуги танцуют.
Через час вместе со своим командиром пары Горелов пошел сменить летчиков, находившихся в самолетах. Сидеть без дела в тесной кабине было муторно, но оба понимали, что это настоящая боевая вахта. После недавних событий в Карибском море в мире все еще было неспокойно, а от Соболевки до границы рукой подать, и дежурства в готовности номер один оставались до сих пор неизбежной необходимостью.
Возвратились в дежурный домик они уже вечером, когда на аэродром опустились сумерки и мелкая сетка нудного предосеннего дождя пала на землю. Серые облака заклубились над стоянками и спрятали вскоре от глаз все живое. Зазвонил телефон, и Лева Горышин, сняв трубку, доложил:
-- Командир дежурной пары лейтенант Горышин. Слушаю вас, товарищ полковник. Дежурство проходит без происшествий. Я вас понял. Исполняю.
Он бережно положил трубку на рычаг.
-- Вот бы кому политработником быть, -- произнес он восхищенно, -нашему комдиву.
-- Почему это? -- недоуменно улыбнулся Горелов.
-- А потому, что внимание к человеку у него -- первая заповедь. И как только руки до всего доходят у полковника! Увидел, что на аэродром туман садится, и разрешение перейти в пониженную готовность у высшего начальства выпросил. Пойду обрадую ребят.
Вскоре все четверо уже сидели у разгоревшейся железной печурки, слушали, как за окнами свистит ветер и сечет по земле косой дождь. Горышин старым зажарвленным кортиком тесал лучины от сухого березового полена и не торопясь подбрасывал их в огонь, любуясь его причудливыми отсветами. Проигрыватель быстро всем надоел, и летчики коротали время в беседе. Алеша под безобидные смешки товарищей только что рассказал, как пытался с письмом в руке атаковать гагаринский кортеж, как потом разорвал конверт и письмо на мелкие клочки.
