Големы бросились к Гледерику, вскидывая клинки, но он уже разворачивал им навстречу левое крыло, оказавшееся на проверку столь же смертоносным, сколь и правое, столь же стремительным и быстрым. Призрачный свет резал острее меча, скашивал присланных темным чародеем големов словно пшеницу в поле, не оставляя от них ничего, кроме растекшихся по полу луж.
Дэрри Брейсвер шел вперед улыбаясь, с каждый шагом полосуя вставших на его пути врагов очередным новым взмахом своих драконьих крыл, каждое из которых оканчивалось, как он ясно видел теперь, длинными когтями, горевшими словно извлеченный на солнце алмаз. Движения давались ему легко и плавно, продиктованные самой сутью его естества, и никакой враг не был способен ему помешать. Големы не пытались бежать, напротив, они бросались в бой со все большей яростью, являли недоступную никому из смертных бойцов скорость — но исход схватки все равно был предрешен.
Шаг, еще один. Разворот. Взмах. Вспышка света. Летящие перед глазами осколки, ухмылка становится шире. Твари атакуют, взмахивают серебристыми клинками — но полоса света останавливает их, задерживает и блокирует, подобно вскинутому вовремя щиту, и выставленное врагами оружие со звоном отлетает от полупрозрачного крыла, словно то сделано из прочнейшей стали. Затем следует опять крутнуться, нанося новый удар, и едва не взвыть от накатившего торжества, наблюдая как алмазные когти дробят оказавшемуся на пути голему плечи и голову, как они разбивают на куски ледяную плоть подобно тому, как тяжелый молот бьет в пыль и крошево мрамор. Восторг зажимает горло, хочется кричать и смеяться. Если подобная сила крылась в нем изначально, зачем было прятаться от нее всю жизнь?! Почему не воспользоваться ею на погибель врагам?!
Твари неожиданно заканчиваются, вставшей на пути толпы големов больше нет, из них не уцелел ни один, хоть схватка и заняла всего несколько минут, если не меньше. Почти ничего не напоминает о недавно еще столь несокрушимом противнике, лишь хлюпает под сапогами вода — не поскользнуться бы теперь, не упасть, позорно расквашивая о камни нос. Восторг тоже улетучивается, пламенеющие крылья гаснут, бесследно растворяясь в озаренном лишь редкими факелами полумраке коридора. Лишь ими — потому что выставленная леди Эленой огненная преграда тоже исчезла, и Гледерик даже не заметил, когда.
Дэрри вновь сделался человеком, и этот человек из последних сил стоял на ногах.
Его шатало, к горлу подкатывала тошнота, голова раскалывалась на миллион воющих от нестерпимой боли частей, из бесчисленных порезов сочилась кровь. От упоения и восторга не осталось даже следа — наоборот, похмелье накатило такое, какого не случалось даже после трехдневных пьянок. Хотелось лечь на пол, поджимая под себя ноги, и умереть, вторично и окончательно, но Дэрри лишь приложил усилие, чтобы спрятать в ножны так толком и не пригодившийся меч.
