По пути в Старый лес Килби Флеминг расспросил Бакстера о браконьере.
— Он цыган, сэр, обычный цыган, — ответил местный констебль. — Раньше, несколько лет назад, здесь по соседству стоял большой табор цыган, но большинство из них стали порядочными людьми за последние двадцать лет или около того. Лишь некоторые из них сохранили прежние привычки и повадки; вы знаете, какие они, сэр — независимость, вольный воздух и воровство. Это три признака, отличающие цыган. Палмер — человек старой закалки. У него не было хозяина и никогда не будет. Его рассказ о том, что он был в лесах с воскресенья, вероятно, вполне правдив. В Старом лесу Килби он бы спал крепче и с большим удобством, чем на перине.
— И украл бы что-нибудь, я полагаю.
Местный полицейский был шокирован этой прискорбной ошибкой человека, чья позиция в иерархии соблюдения закона дает право на репутацию непогрешимости.
— Украл что-нибудь, сэр? Бог мой, нет, вот уж нет. Ни в коем случае. Он мог бы украсть, скажем, не больше пары фунтов. Он мог бы украсть пару фунтов у слепого, умирающего от желтухи, но не более. Он бы не стал красть бриллиантовое колье или автомобиль, меховое пальто или бумажник. Не он. Кролики, фазаны, лопаты, уголь, тачки, луковицы тюльпанов — вот чем он промышляет.
К тому времени как Джек Бакстер, раздуваясь от законной гордости, закончил выдавать лондонскому инспектору свои собственные впечатления о жизни, привычках, характере, склонностях и увлечениях браконьера, они достигли темной рощи и подлеска, что формировали Старый лес Килби. Монашья запруда уходила вглубь леса примерно на сотню метров. Говорили, что она была построена в начале тринадцатого века монахами аббатства Килби, давным-давно исчезнувшего за исключением разрушенной стены и глубокого чашеобразного луга, ставшего рыбным прудом. Конечно, это был прекрасный образец каменной кладки, и воды реки Килби с нежным переливчатым журчанием ниспадали с ее высоты. Расположение запруды было необыкновенно романтичным и живописным. Река ныряла в мрачные тени лесных деревьев и, пока подлесок густел, а ряд деревьев становился плотнее, она, казалось, текла сквозь тоннель или по нефу буро-зеленой часовни. Опорные ветви формировали собой готическую плетенную и сводчатую крышу, а их листва едва пропускала свет. Затем река круто поворачивала, и у этого поворота, где арочная крыша была более глухой, чем где-либо, а полумрак еще более темным и подобным царящему в соборе, и находилась та знаменитая старинная запруда. Ниже, опять же, шли беспорядочные небольшие пороги и водовороты, и река, внезапно мелевшая у запруды, струилась по бесчисленным скалам и валунам.
