Хотя… разве этот аппарат для уничтожения душевного комфорта способен долго страдать от неразделенки?
Потом Ян вроде еще с ней пересекся, подивившись мистике. Но быстро забыл. И вот вечер в «Грине». Она подошла сама. Едва познакомились — ее звали Таня. Штопин на нее не реагировал вовсе, из чего пришлось заключить, что предмет его страсти другая. Хотя об этой интриге Ян успел забыть. Почти забыть. Незадолго до этой вечеринки он баловался по старой памяти интеллектуальным фэнтези и вычитал о мудреце, который удалился в затвор, а вернулся в мир, когда гонец принес ему известие о смерти тирана. Тогда-то Ян и подумал, что Рашид сидит у реки и ждет, пока по ней проплывет труп врага. Как учит восточная мудрость. Изредка он позванивал по телефону, который неизменно молчал. Он не терял надежды, что сможет втолковать отшельнику безнадежность его миссии. Сэмэн Штопин всех нас переживет! Ан нет, вышло иначе. И телефон заработал, как только Штопина убили. Воистину Восток — дело тонкое.
— Как думаешь, кто его убил? — только и спросил Рашид, выслушав исповедь.
— Предпочитаю об этом не думать. Но с тех пор, как я побывал в читальном зале, я понял, что библиотека теперь — криминальное место. Ты бы видел эти рожи! Бомжи и гопстопщики. Среди них, конечно, пестрят достойные люди.
Но как они выживают в этой вони — не понимаю. Там позарез нужна охрана.
— Малика рассказывала, что пару раз у библиотекарей пропадали сумки с кошельками. Но я не думаю, чтобы тамошние ханурики пошли на мокрое дело. Хотя… веришь-нет, но жена всех оправдывала. Называла их потерявшимися. Ей был дорог каждый читатель. Она так боролась за то, чтобы книги выдавали гражданам без прописки. Обличала затхлый библиотекарский кодекс. Все возилась со студентами, рекомендовала им полезные добрые книги, пекла им печенье… Она верила, что после большого безвременья книги вернутся. Я не вслушивался особо в ее слова. Просто верил ей. И сейчас верю…
Потом они на скорую руку собрали Рашидов нехитрый скарб и погрузили в машину. Это был последний аргумент в пользу возвращения отшельника — когда еще будет такая оказия с транспортом. Рашид взглянул на свое убогое жилище последних месяцев, и его захлестнула горечь освобождения. Восемь лет он наказывал себя, в любую минуту имея возможность себя амнистировать. На краю сознания теперь маячил вопрос — зачем это было нужно? Вопрос болезненный, убийственный, но на который необходимо было ответить. Не сейчас, по прошествии времени. И Рашид знал, что ответ придет к нему. Приплывет, как труп врага… Очищая холодильник от частично закисшего провианта — в одиночестве он питался скудно и бездарно, сыр-консервы-макароны, — он пытался принести пользу бездомной живности, которая обитала здесь непугаными стаями. У помойки его запытала придирчивая недобрая бабушка, которая заявила: «Никаких бездомных собак здесь нет! Еще не хватало… Здесь можно кормить только птиц». Но у Рашида и для птиц было. Он подумал, что у каждого вида фауны есть свое старческое лобби — кто-то кормит птиц, кто-то собак, кто-то кошек… И у каждого человека есть свой защитник и свой обвинитель, есть свой демон и свой спаситель. Свой Бог и Ангел. И в сущности, мы никогда не знаем, когда они нас навестят, — вот, например, сегодня! Никогда не позволяй себе перестать их ждать. И не об этом ли писал Александр Грин, нескладный человек с густыми нонконформистскими усами, сочинивший нам религию юности.
