Все — и арестанты, и конвойные, и подводчики — заголосили:
— Вздумал тоже — везти. Дело к ночи. Само собой, закопать. У Митрия на возу лопатка есть.
— Ведь пришлось-то как ловко, хоть бы подранили, что ли, да живого сдать в лазарет, пусть бы там и помирал, а то, накося, наповал…
— Дива ли — щебень, смотри: по три фунта весом, да зубристый! Это и тебе бы по башке попало, так проломит, а у них черепок слабый. Значит, закопаем?
— Конечно. Все свидетелями были. Как было, так все и расскажем.
— Акт надо бы, что ли, составить?
— Там составят! Зарыть — и все. А то вздумал — везти! Дорога лесом да ночь. Гляди, и так сколько проканителились, кабы у перевоза заночевать не пришлось: паром от зари до свету не ходит.
— Ну что ж, так делать и будем. Вот под березкой местечко подходящее. Немало тут могилок под березкой на шляху, — приметно!
— Примечай не примечай, на могилку поплакать никто не придет, — заметил солдат, поплевав на ладони.
Он взял у подводчика заступ и принялся рыть могилу. Рыли по очереди, споро, и могила тотчас поспела.
— Эй! Что ж вы? — крикнул рекрутам унтер. — Неужто с товарищем прощаться не будете? Ведь окрестить его еще не успели!
— Нет, мы ничего не можем, — один за всех ответил Берко.
— Не можете, не надо.
Два солдата подняли тело Ерухима за плечи и за ноги и опустили в яму под березкой. Могилу засыпали, заровняли и навалили сверху большую булыгу.
Этап в молчании двинулся дальше по шоссе. Дорога шла лесом. Как ни спешили, настала ночь, когда этап подошел к перевозу. Мостки у пристани пусты. Парома на этой стороне не было. Покричали — никто не ответил; на том берегу не слышно ни голосов, ни лая, нет огней.
— Стало быть, тут и заночуем. Ну-ка, братцы, за дровами. Сушнику набрать поболе… Вы, «не вроде», ложись вот тут все вместе. Сколько вас?
Солдат пересчитал головы новобранцев на ощупь:
— Раз, два, три, четыре, пять, шесть, седь — мой под березкой лежит! Все тут! Ложись кучей вот тут, кучей, а то утром застынете!
Мальчишки сбились в кучку и лежали молча. От реки веяло влагой и холодком.
Берко лежал на спине и смотрел в небо. Оно было темное, и звезды трепетали в нем, предчувствуя осень. Они были прекрасны. Первую в жизни ночь Берко остался под открытым небом. Простор его пугал, пугало и небо. Раньше Берко видел звезды уголками: то в окно, то над узким двором. Еще недавно Берко думал, что звезды — очи ангелов. Бадхон Пайкл в одной из своих шутовских лекций разуверил Берка: звезды — то же, что солнце, только далекое. У вселенной нет пределов: за звездами опять звезды, а там опять…
