Невидящим взглядом она смотрит не на меня, а сквозь меня.
Я вожу рукой у нее перед глазами, туда-сюда.
— Марушка, послушай!
— А?
— Что с дежурной?
— Спит. Во всяком случае, я надеюсь, — говорит Марушка и поднимается, отряхивая юбку, как будто на этом мраморе могут быть какие-то соринки. — Пошли.
Я следую за ней.
Мы минуем огромные залы, заполненные стендами, по стенам развешано оружие, старые военные и довоенные образцы, стоит даже гигантская пушка, но у меня нет времени осматриваться, я иду за девушкой — куда же она ведет меня в этом полумраке?
Пол здесь деревянный, паркетины поскрипывают от наших шагов, к тому же я малость соплю, и все эти звуки отчетливо слышны в тишине залов. Подожду, пока кровь в носу перестанет хлюпать, а потом как-то с этим разберусь. Зато руки у меня уже совсем не болят. Марушкина мазь оказалась куда лучше терезинской. Перед одним из стендов я все же останавливаюсь.
Деревянный макет. Подпись гласит, что это лагерь смерти Тростенец. Он был тут, под Минском.
Миниатюрные заграждения, вокруг — нитки колючей проволоки. Пылающие костры — из шпажек, иллюзию горящего огня создают крохотные лампочки. На кострах одна на другой лежат маленькие фигурки. На фанере нарисован дым, поднимающийся от трупов. Подпись: «Здесь уничтожали евреев из стран Запада».
Марушка шикает, я иду к ней.
Мы стоим у стены. Темный зал тянется в бесконечность. Окна пропускают тусклый лунный свет. На стене — огромная карта. Марушка немного отгибает ее — и надо же! Лифт. Я чувствую дыхание Марушки у себя на лице. Она больше не злится.
Это старый деревянный подъемник с вырезанными звездами, серпами и молотами. Может быть, на нем ездил вверх-вниз сам Сталин, когда в своем плотном графике урывал минутку, чтобы присмотреть за строительством Минска. Мы падаем в глубины. Я слышу, как разматываются всякие там канаты и цепи, потом лифт дергается и останавливается. Двери открываются, и нас охватывает холод. Марушка, надо думать, знает, где мы. Тут темно, сыро и зябко. Затем вспыхивает резкий свет, его луч хлещет меня по лицу.
Он опускает фонарик. Рослый мужик в резиновом плаще. Немолодой. С решительным подбородком. Суровый старикан.
Марушка говорит очень быстро, а он чеканит слова. Мы идем за ним. Во тьме вокруг нас мелькают огоньки. Мы приближаемся к огромной груде глины, где-то здесь должен быть генератор, я слышу гул мотора, все вокруг залито мутным желтым светом. Лампочки подвешены на высоком столбе. Тут палатка. Ящики, скамьи. Я топаю ногой — всюду глина. Мы в пещере? Потолка или свода не видно.
