У меня всегда было совсем немного собственных вещей. Да и сейчас вообще-то есть всего одна. «Паучок». Я грею в кармане брюк блестящую металлическую штучку, мы шагаем по городу, и нам тепло.
— Это проспект Героев[10], — машет рукой Марушка, и мой взгляд скользит по необозримой улице, которой, кажется, не будет конца.
Дома на этом проспекте Героев украшали огромные цветные портреты офицеров. Фуражки, погоны, медали и все такое. Высотой этажей в шесть, прикидываю я. Папе бы тут понравилось. Но я не могу удержаться от смеха.
В каждом из этих домов могли бы легко разместиться все жители нашего разрушенного городка со своими кошками, собаками и козами. Весь наш сквот. Мастерские радости и все прочее.
Мостовую проспекта Героев покрывает истоптанная грязь со снегом, танки всё здесь превратили в месиво, звуки военного оркестра доносятся теперь уже издалека, пробиваясь сквозь хлопья снега. Вьюжит.
— Мы идем к Марку Исааковичу Кагану, — объявляет Марушка.
Мне-то что до этого, думаю я про себя, мне все равно. А вышагивать рядом с ней по огромному чужому городу мне нравится.
— Марушка!
— Что?
— Мне так хорошо!
— Хочешь еще? — она нашаривает в сумке таблетки, и мы оба берем по одной. — Дорога была долгая, — говорит Марушка.
— А куда идем-то?
— В Музей.
— Здорово! Музей — это то, что надо!
— Не ори. Здесь никто не кричит.
— Извини.
Я рад, что она ведет меня. Не так, как в аэропорту — по коридорам в наручниках. Сейчас она ведет меня лишь плавным покачиванием своих бедер. Я шагаю рядом. Это настоящее наслаждение! Я поскальзываюсь, чуть ли не шлепаюсь на землю.
Ну да, местами тут на тротуаре попадаются куски льда. Но, если не считать этого льда и комьев грязи со снегом, все эти длиннющие улицы, по которым мы идем, чистые. Не то что в Праге, не говоря уже о разбитом Терезине.
Мы сворачиваем с проспекта Героев, Марушка объясняет, как называется каждая очередная улица, но у меня это сразу же вылетает из головы, они здесь все одинаковые: проезжая часть, широкие тротуары, огромные дома, наверху то тут, то там кумачовые транспаранты. Перед первым из них я замедляю шаг, вспоминая Терезин: похожий я видел там незадолго до своей отсидки.
На некоторых транспарантах были желтые звезды, кое-где мелькали красные флаги. Эти яркие пятна несколько оживляли серые улицы.
Гуляки не фланируют тут толпами по проспектам, на фоне грандиозных построек пешеходы кажутся совсем маленькими. Я вспоминаю причудливо извивающиеся пражские улицы, здесь же все просматривается далеко вперед, прохожих можно по пальцам пересчитать. Мы идем мимо очередного монументального дворца — матовая желтизна здания теряется в вышине, в снежных хлопьях.
