Немец не понял. Он поднял глаза. И вдруг, словно чего-то испугавшись, истошно закричал и бросился к двери. Его удержали. Но он, выкатив обезумевшие глаза, что-то лепетал и рвался вперед.
Вскоре все выяснилось. Ошеломленный происшедшим, фашистский унтер потерял чувство времени. Он вспомнил высеченный им огонек, ползущий к взрывчатке по шнуру. Это помещение, в котором он находился, его же рукой было обречено на уничтожение. Русские спокойны и не знают, что через секунду-две их укрепление вместе с ними, вместе с оружием, и главное, вместе с ним, немецким унтер-офицером, в оглушительном грохоте взлетит кверху. Ужас охватил пленника. Он метался, объяснял по-немецки, а его не понимали.
Но его поняли. Перетрусивший немец не сознавал, что срок горения шнура давно прошел. Он все еще ожидал взрыва. Лишь обгорелый конец шнура, обрубленный «инженерами» и показанный пленнику, подействовал на него, и немец успокоился.
— Однако ты не из храбрых, — сказал Калита, обращаясь больше к бойцам, чем к немцу.
— Что же с ним делать? — спрашивал комендант.
— Известно, что делать, — сказал Сибирко.
— Следовало бы допросить, но проклятый фашист, кажется, по-русски не знает ни единого словечка. Да и мне с немцами разговаривать не приходилось. Впрочем, с допросом мы тоже успеем. Нужно перетащить взрывчатку, и томиком стихов Тихонова оказался русско-немецкий словарь.
Дело было новым и совсем не легким. Во-первых, Горяев, не знал даже самых элементарных основ дознавательного искусства, во-вторых, сейчас он понял, что посредственные отметки, которые он получал в школе за свои познания в немецком языке, были более чем справедливыми, пожалуй, преподаватель был даже несколько щедрым.
Немец сидел перед Горяевым жалкий, испуганный. Его изношенная и порванная шинель мешковато топорщилась на плечах. Должно быть, совсем не таким выглядел этот унтер, маршируя по улицам западноевропейских городов, и потом, переходя советскую границу. Горяев слышал, что некоторые фашисты держатся в плену нагло и отказываются отвечать. Унтер не походил на таких.
— Ви хайст ир?
Горяев произнес эти слова притворно равнодушно. Можно было подумать, что по-немецки он болтает с легкостью берлинской торговки пивом.
Но уже со следующим вопросом пришлось заглянуть в словарь. Впрочем, немец отвечал охотно и даже однажды, осмелев, попытался протянуть руку к словарю, намереваясь помочь Горяеву. Однако Горяев вежливо попросил его сидеть спокойно.
