Л. Н. побыл с нами несколько минут и уехал, а М. А. сидела, смотрела на нас своими ласковыми, любящими глазами, расспрашивала, хлопала руками по коленям, радуясь, что мы лето прове-
68
дем вместе. Потом вскакивала, говорила, что ей надо "мигом слетать" на огород, где работали "девочки", и торопливо уходила, слегка сгорбившись, тяжело поднимая ноги в тяжелых для нее сапогах.
Так началась и ежегодно начиналась наша совместная жизнь в Овсянникове.
Часов в 5 утра вставала я и находила М. А--ну уже на огороде, где она и ночевала летом почти во всякую погоду. Около ее шалаша врыты были стол и две скамьи. На столе кипел уже самовар, лежал хлеб, стоял горшок молока и на блюдечке лежало несколько крошечных кусочков сахара. М. А. с наслаждением пила чай и угощала меня. Она уже успела часа два-три поработать, подоила корову, приготовила себе обед: пустые щи из кислой капусты и котелочек гречневой каши. Обед назывался царским, если кто-нибудь из друзей дарил ей сухих грибов для щей. Да и обычно М. А. уверяла, что она питается "по царски", "дай бог всякому", и редко разрешала себе даже забелить суп своей же сметаной. Кашу ела с молоком или с подсолнечным маслом, свое же "дивное" масло все продавала, иначе ей "не было бы возможности свести концы с концами". Только совсем больная с'едала она иногда яйцо. И все же искренно уверяла, что она чревоугодница, очень любит сладко поесть и ей стыдно, что она так "роскошничает"...
Чай отпит, посуда убрана, и мы обе идем на огород, полем вместе или что-нибудь сажаем и разговариваем. С ее слов я очень скоро узнала всех крестьян окрестных деревень, их нужды, беды, болезни, все, чем они жили. Часто утром у нее уже успел побывать кто-нибудь за советом, с просьбой написать письмо, дать лекарство, прося навестить больного человека или животное.
После нескольких испытаний моих знаний и серьезного отношения к делу, М. А. стала соглашаться посылать меня вместо себя в деревню, но в серьезных случаях непременно выбиралась сама или мы шли вдвоем. После обеда она брала палку, лекарства, которые могли по ее соображению пригодиться, и мы шли в деревню. В такой день она уже не позволяла себе лечь отдохнуть и с огромным трудом дотягивала свой рабочий день до вечера.
Помню, пришла раз баба, просит лекарства от живота сынишке. "И несет, и несет его, и рвет, рвет, -- всего выхлестало". Мы идем с М. А--ной. Мальчуган, как тень, глаз почти не открывает от слабости. М. А., забыв свою усталость, заставляет ставить самовар, греет бутылками живот и холодеющие ноги и ни за что не хочет уходить домой, пока мальчику не станет лучше. Едва, едва уговорила я ее уйти. А когда ночью я возвращалась домой, М. А., очевидно, все поджидала меня, так как услыхала мои осторожные шаги и долго подробно расспрашивала меня о мальчугане. Утром, когда я встала, оказалось, что М. А. уже "слетала" в Скуратово и принесла о больном хорошие вести. Кроме того, она послала записочку врачу в Ясную Поляну, как она всегда делала в трудных случаях. "А то мы с вами, Леночка, того гляди на тот свет отправим. Тоже доктора!" смеялась она.
