Друг Толстого Мария Александровна Шмидт - Елена Евгеньевна Горбунова-Посадова

-- Елена Евгеньевна, иди-ка ты сама. Там пришла какая-то старуха. Спрашивает Ивана Ивановича... Говорю, дома нет, а она раздевается и никаких! -- негодующе заявила добродушная Акулина, молодая, недавно приехавшая из деревни девушка, входя в мою комнату.

Нехотя оторвалась я от работы и вышла в кухню. В полутьме я увидела высокую, очень худую старушку, казалось, придавленную к земле тяжелым, длинным полушубком, повязанную вязанным черным платком поверх вязанной серой "катанной" шапки. Она безуспешно распутывала кушак, стягивавший полушубок. Я сразу поняла, кто передо мной, хотя никогда раньше не видела ее. Это была Марья Александровна Шмидт, старый друг Льва Николаевича.

-- Что это, душечка, какими церберами вы себя окружаете, -- старухе зайти обогреться нельзя, -- говорила М. А., слегка раздраженно, полушутливым, усталым голосом, быстро целуя меня в щеку и своими худыми руками обнимая меня за плечи.

Я стала помотать ей раздеваться, об'ясняя, как приходится обороняться от множества приходящих людей, не дающих работать.

-- Работа, работа, -- говорила М. А., уже сидя в столовой, в изнеможении положив руки на колени и устало; сгорбившись. -- А почему вы знаете, с чем человек пришел к вам? Может быть, это самое главное, самое нужное для него и для вас?

Она говорила ласково, но твердо, не осуждала, а высказывала свое глубокое убеждение, свою веру в то, что важнее того человека, который стоит перед тобой и нуждается в твоем внимании, для тебя нет ничего и не должно быть.

М. А., пока я суетилась, приготовляя ей поесть, рассказала, что она выбралась из "божественного" Овсянникова в Москву, чтобы передать друзьям ряд переписанных ею сочинений Льва Николаевича, частью в подарок, частью для продажи, так как ей нечем