В своем последнем предсмертном письме к Корнею Чуковскому 26 мая 1921 года Блок писал:
«На ваше необыкновенно милое и доброе письмо я хотел ответить как следует. Но сейчас у меня ни души, ни тела нет, я болен… жар не прекращается и всё всегда болит… Итак, “здравствуем и посейчас” сказать уже нельзя: слопала-таки поганая, гугнивая, родимая матушка Россия, как чушка – своего поросенка… Ваш Ал. Блок».
Одна из знакомых семьи записала:
«Болезнь развивалась как-то скачками… Он не мог уловить и продумать ни одной мысли, а сердце причиняло всё время ужасные страдания, он всё время задыхался… К началу августа он уже почти всегда был в забытьи, ночью бредил и кричал страшным криком… Ему впрыскивали морфий, но это мало помогало… И всё время твердил: “Ну вот – начали колоть мебель: вот и поедем!”»
7 августа 1921 года Александра Блока не стало. Умер «один из чудотворцев русского стиха» (О. Мандельштам). Его кончину могли отсрочить врачи за рубежом, но власть оставила его умирать на родине.
По словам Иванова-Разумника, Блок был «конкретным максималистом» и умер «от великой любви и великой ненависти». Смерть Блока многие современники восприняли как конец целой поэтической эпохи. И в качестве последнего блоковского аккорда давнее желанье поэта (в стихотворении от 28 февраля 1910):
Русь моя, жизнь моя, вместе ль нам маяться?
Царь, да Сибирь, да Ермак, да тюрьма!
Эх, не пора ль разлучиться, раскаяться…
Вольному сердцу на что твоя тьма?
Вольное сердце Александра Блока успокоилось и окончательно разлучилось с Русью, а всем нам, ныне живущим, досталось поэтическое наследие поэта, и мы повторяем вновь и вновь слова Блока:
И вечный бой! Покой нам только снится
Сквозь кровь и пыль…
Летит, летит степная кобылица
И мнет ковыль…
«На поле Куликовом», 1908
* * *
А теперь Николай Степанович Гумилев (1886, Кронштадт – 1921, близ Петрограда). Капитан Серебряного века (а Гумилева можно назвать именно так) тяготел к бурям и иным мирам. Он увлекался мистикой и восточными культами. Бродяга и путешественник – по странам и времени, континентам и эпохам – «поэт географии» (Айхенвальд). Гумилев прославлял в стихах скитальца морей Синдбада, скитальца любви Дон Жуана и скитальца вселенной Вечного Жида. Эти три имени могли бы войти в геральдику его поэзии. Гумилев верил в карму (судьбу) и сансару (перевоплощение), увлекался астральным мистицизмом. Все это вместе взятое позволило Блоку и Максиму Горькому считать Гумилева иностранцем в русской поэзии, он же, по его пониманию, был «чужих небес любовник беспокойный». И вместе с тем Гумилев – поэт русский. Пусть странный, но русский.
