— Ну, об этом позаботится море, — поцеловал он ее глаза.
И Ольга прижала его голову, призналась, точно согрела дыханием щеку:
— Я люблю тебя, Лухманов. Можешь вообразить, что мы на жертвенном камне. Только не нужно меня щадить — лучше давай потеряем сознание…
Сколько подобных ночей было потом в их жизни! Море действительно заботилось о том, чтобы любовь не стала привычкой. Жаль только, что эти праздники случались не так уж часто: такова судьба моряков.
В рейсах всякий раз он до мельчайших подробностей воображал, как встретится с Ольгой. И пусть потом дома все происходило не так, Лухманов не разочаровывался. Вот и ныне он представлял не однажды, как в Мурманске поднимется к деревянному дому на сопке, конечно же вместе с Ольгой, потому что она встретит его в порту. А в комнате порывисто повиснет на шее, упрекая шутливо:
— Почему ты ухмыляешься, Лухманов? Воображаешь, что женщина измучилась по тебе? Как бы не так… В другой раз, когда вернешься из рейса, напрошусь на ночную смену.
А может, все будет совсем не так? Быть может, «Кузбасс» доберется до берега изорванный и истерзанный, и первыми на причале, окруженном охраной, встретят его санитарные машины? Или не доберется вовсе… Впереди, в океане, ожидал рискованный путь. Охрана, правда, как будто солидная, но война есть война.
Война… В голове не укладывалось, что местечко, в котором Лухманов родился и вырос, город, где он учился и познакомился с Ольгой, оккупированы врагом. И немцы, наверное, самодовольно уверены, что это надолго, что Германия там — навсегда. Кто-то дерется с ними, кто-то уничтожает захватчиков, а он, здоровый и сильный мужчина, за тысячи миль от фронта месяцами только вздыхает в четырех переборках каюты да грустит по жене. Лухманова часто мучили угрызения совести, ему порою казалось, что после войны он не сможет смотреть солдатам в глаза. Конечно, здесь, на «Кузбассе», тоже свой долг, формально тот долг приравнен к солдатскому, но разве возможно вынести томительное безделье в то время, когда народ истекает кровью, нуждается в каждом бойце и в каждом снаряде?
Он очень надеялся, что его призовут в военно-морской флот. Многие бывшие капитаны и штурманы теперь командуют «охотниками», тральщиками, торпедными катерами, даже подводными лодками. Смог бы и он, Лухманов… Там — воинская активность, сила, моряки там сами ищут врага, громят его, топят, и противник боится их, избегает встречаться с ними. В этой повседневной военной активности можно разрядить или хотя бы облегчить и свое ощущение общенародного горя, и свою ненависть. Но главное все-таки в том, что ты страшен и грозен сам для врага.
