— Разрешите, я помогу.
Он стал развешивать на стойках схемы с рисунками различных видов облаков и цифр диапазонов высот, на которых эти облака наблюдаются. Закончив, с победным видом вернулся за стол, ловя на себе откровенно завистливые взгляды товарищей. А Ольга Петровна, нервно вертя в руках указку, неуверенно произнесла:
— Судя по записям в журнале, вы остановились на классификации облаков. Латинские названия облакам древние давали, как и созвездиям, по внешним, зримым земным ассоциациям…
После Лухманов никогда не мог вспомнить, о чем говорила на лекциях молодая преподавательница: слова проплывали мимо него, он слышал лишь ее голос. Метеорологию, чтобы не оскандалиться на практических занятиях, изучал по учебнику, сам. Даже на консультации не ходил, боясь остаться с Ольгой Петровной с глазу на глаз, хотя подобное вряд ли ему угрожало: в такие часы в «кабинет погоды» набивалось полным-полно. Потом курсанты весело вспоминали о том, что их «властительница облаков», как меж собой они величали Ольгу Петровну, во время вечерних консультаций совсем не такая строгая, как на лекциях, любит и посмеяться, и пошутить, и кое над кем подтрунить, вгоняя в краску… Но пересилить себя Лухманов не мог. На лекциях он украдкой, исподлобья, чтобы не догадались товарищи, неотрывно — от звонка до звонка — смотрел на Ольгу. Была ли она красива, ответить не смог бы… Он только верил, что эта женщина — единственная в мире, неповторимая. Не было на земле, да и быть не могло, других таких ни волос, гладко зачесанных, собранных на затылке в узел; ни глубоких, темно-таинственных глаз; ни бровей, густых и неровных… Пожалуй, лишь губы не гармонировали с общей строгостью ее лица: слегка раскрытые, они казались Лухманову детскими, беспомощными, одинаково беззащитными и перед силой, и перед нежностью…
Требовательный звонок телефона прервал его думы, заставив вздрогнуть. Потянулся к трубке, услышал воркующий голос Тоси:
— Может, вам чай принести в каюту, товарищ капитан?
Тося вежливо напоминала о том, что пора в кают-компанию.
— Нет, нет, спасибо… Сейчас иду.
Только теперь догадался по тишине, что палуба перед иллюминаторами каюты давно опустела.
Идти в кают-компанию не хотелось: ему хорошо было наедине с воспоминаниями об Ольге. Но если не явиться к столу, невольно могут возникнуть толки: не заболел ли капитан? Не захандрил? А настроение у всех на «Кузбассе» и без того не ахти какое…
В кают-компанию пошел не внутренними помещениями, а спардеком. По времени уже наступила ночь, но небо над фиордом не угасало, светлело по-прежнему, лишь более блекло, чем днем. Однако фиорд все равно казался уснувшим. Спали суда на рейде, спали окрестные сопки, натянув на себя покрывало сумерек, спали крикливые чайки. Под килем теплохода, должно быть, спали и рыбы в глубинах. Стояла непривычная сонная тишина, и даже волны ластились к борту «Кузбасса» вкрадчиво, тихо, без плеска, точно боялись его разбудить. Лухманов почему-то подумал, что они и на берег сейчас, наверное, накатывались бесшумно. А может быть, спали и волны.
