В моем воображении внезапно возникает картина — моя маленькая хижина, которую я иногда пытаюсь мысленно представить себе.
Там было всегда холодно, холодно настолько, что немели пальцы ног, болели все кости и суставы, а дыхание выходило изо рта облачками пара. Мы все вместе забирались на крошечную кровать и прижимались друг к другу в поисках тепла и уюта.
Кроме кровати у нас был маленький столик из перевернутого деревянного ящика, но не было ни стульев, ни табуреток. Мы просто сидели на полу. В углу стояло ведро. Мы справляли в него нужду или же шли с этой целью через трущобы в общественный туалет: вонючие, грязные маленькие навесы над большими дырами в земле. Я всегда боялась толстых клочьев паутины, которые заполонили там все пространство, а от запаха испражнений меня тошнило. Мама говорила, что эти туалеты — рассадник бактерий и болезней, и поэтому всегда позволяла мне использовать ведро.
Я помню, как она рассказывала мне разные истории и пела песни. Мне нравилось слушать ее прекрасный голос.
Меня внезапно охватывает тоска по маме. Я готова мерзнуть, готова снова пользоваться ведром, я все вынесу ради того, чтобы снова услышать, как она поет. Просто чтобы прижаться к ней, спасаясь от холода.
Я не могу сделать это. Не могу взять на себя ответственность за Иезекиля. Я не могу обрекать его на такую жизнь, будь он хоть трижды талантлив. Обучить его, чтобы потом смотреть, как он, рискуя жизнью, каждый вечер ходит по канату. Я не могу видеть, как он обращается в сломленное измученное существо.
Такое, как я.
Я оглядываюсь на директоров: они продолжают наблюдать за нами. Беру ручку, ставлю рядом с номером 12 жирный красный крест и, размахивая в воздухе списком, иду к ним.
Они смотрят на меня поверх большого стола, как будто я таракан и спешу к ним, быстро перебирая лапками.
— Они все не подходят, — объявляю я. — Ни один из них, — со шлепком кладу лист на стол и разворачиваюсь, чтобы уйти.
— Стой! — командует Бейнс. — Быстро вернись назад!
Я поворачиваюсь и встречаюсь с ней взглядом. Мы злобно смотрим друг на друга.
— Тот последний мальчишка. Не говори мне, что он не подходит, мы все видели, как он прошел по бревну.
— Он слишком сильно шатался. Ему не хватает гибкости. Его не натаскать, — отвечаю я ей.
— Неправда, в нем чувствуется потенциал, — это подал голос Труляля.
— Да, мы все это заметили, — поддакивает Дураля.
— А я говорю, что он не годится.
Они все в упор смотрят на меня. Бейнс подается вперед.
