Отбраковка, как я и думала, ужасна. Даже после того, как Сильвио уходит, большая часть детей продолжает хныкать.
У каждого ребенка есть номерок, который прикреплен к его одежде, а у меня в руках блокнот на дощечке и красная ручка. Рядом с каждым номером я должна сделать отметку: пригоден или непригоден. Галочка или крест.
Мне даже не приходится врать — Сильвио так запугал их, что никому не удается показать даже половину своих способностей. Они пытаются изо всех сил, но при этом так сильно дрожат и так горько плачут, что у них ничего не получается.
Мальчонка, которого я выделила среди прочих, последний. И он единственный, кто не окаменел от страха.
— Как тебя зовут? — спрашиваю я его.
— Иезекиль, — с улыбкой отвечает он. Его зубы все еще белые и блестящие.
Я подвергаю его испытаниям, как и других детей. Он делает все гораздо лучше, чем остальные. В нем больше гибкости, его движения плавные и полные грации.
То же самое касается и прочих умений. Он сильнее, проворнее и пластичнее других. Когда они идут по гимнастическому бревну, двое из них падают на маты, но даже те, что смогли устоять и дошли до конца, качаются, едва удерживая равновесие. Но не Иезекиль. Он как будто танцует, глядя прямо перед собой. Его движения полны своеобразной поэзии. Я невольно представляю себе, как он идет по натянутому канату. Это его стихия, это заметно с первого взгляда.
Я смотрю через всю комнату на Чистых. Все трое таращатся на него как на вкусное блюдо, которое они собрались отведать. В их глазах можно увидеть символы фунтов стерлингов.
Иезекиль слишком хорош.
Я прислоняюсь к бревну и незаметно подталкиваю его плечом, чтобы оно дернулось. Мальчонка испуганно таращит глаза и слегка покачивается, но не падает.
Под конец он совершает прыжок и ловко приземляется, раскинув руки в стороны.
Я беру в руки блокнот. Напротив номера каждого ребенка в списке стоит жирный красный крест. Этот мальчик последний.
Я пару секунд обдумываю, что мне делать, взвешивая все возможности. Истина состоит в том, что его судьба в любом случае предрешена. Если он вернется в гетто, то вырастет в какой-нибудь убогой дыре, разделяя постель с крысами и вшами. Если ему посчастливится выжить и стать взрослым, то впереди только тяжелая, разрушающая тело и душу работа, за которую он получит несколько жалких жетонов на еду и одежду. Парень проведет остаток жизни в голоде, холоде и грязи.
Может, здесь ему будет лучше? По крайней мере, он не будет голодать, у него будет чистая одежда, возможность каждый вечер мыться. И мы станем его семьей. Мы сделаем для него все, что в наших силах.
