Она отворачивается.
— Я даже не знаю. Если ты выдашь себя, то меня накажут. Если не выдашь сейчас, то позднее они сами узнают…
За дверью раздаются шаги. Мы оба мгновенно замираем и прислушиваемся. Они звучат все громче, но затем снова стихают. Она садится рядом со мной.
— Прости, — говорю я. — Честно слово, прости. Я не хотел подставить тебя.
Она пожимает плечами, снова смотрит на меня и виновато улыбается.
— Ничего страшного. У меня нет причин цепляться за жизнь.
Я хочу обнять ее. Хочу прижать к себе, хотя бы разок. Она так близко, что наши тела почти соприкасаются. Хошико встает и идет на другой конец комнаты, где останавливается спиной ко мне, сложив на груди руки.
— Моя мама, — говорю я. — То, что вчера она сказала Сильвио Сабатини…
— Ты имеешь в виду мой смертный приговор?
Я вздрагиваю.
— Это неважно, — говорит она через плечо. — Люди здесь умирают все время, разве ты еще не понял?
— Прости. Жаль, что я ничего не могу придумать. Скажи мне, что мне делать, и я сделаю это. Я готов на все.
Она поворачивается ко мне лицом, избегая взгляда. Ее глаза мгновенно вспыхивают, но затем она снова смотрит себе под ноги.
— Почему ты таким получился? — спрашивает она.
— Каким?
— Наполовину приличным, как будто тебе на самом деле не все равно.
— Мне действительно не все равно. Больше, чем когда-либо раньше.
Наступает долгое молчание. Мы стоим почти вплотную друг к другу, она смотрит себе под ноги, а я смотрю на нее.
— В нашем доме работала женщина Отброс, — говорю я ей. — Ее звали Прия. Я разговаривал с ней о разных вещах. Я… Я любил ее, но она ушла. Мои родители узнали, что мы общаемся. — Мой голос оборвался. — Я не знаю, где она. Думаю, она мертва.
— Значит, ты подверг ее опасности? Так же, как поступаешь сейчас со мной? Это твоя вина, если она мертва.
Ее слова режут, как нож. Она права, я знаю, что так оно и есть. Я опускаю голову.
Снова наступает молчание.
— Мне не стоило так говорить, — шепчет она спустя миг. — Это несправедливо.
— Все нормально. Это правда.
— Что еще ты должен был делать? Обращаться с нами, как и все остальные? Думаю, моя семья тоже мертва, — говорит она. — Но тоже не уверена. Это мучительно, когда не знаешь точно.
Мы стоим, глядя друг другу в глаза.
Мне знакомо это чувство. Оно преследует меня с тех пор, когда я впервые увидел ее. Она все еще смотрит на меня, и я чувствую, как мои щеки краснеют. Почему я не могу выдавить из себя и слова?
Она первой отводит взгляд и снова отворачивается.
