Завтрак, благостный воскресный завтрак. Просыпаешься с хорошим чувством, потому что знаешь: тебя ждет воскресный завтрак. Хорошо, черт побери! Не надо ошалело смотреть на будильник, судорожно хватать одежду. Этакая обломовская благодать. И плюс к тому будоражащий ароматами воскресный завтрак. Суббота — совсем иное. Да и когда я отдыхал в субботу, не помню. Ностальгия по воскресному покою угасала, не пережив даже утренних часов. Лучше бы сегодня была суббота.
А может быть, в том и есть неповторимость жизни, что нам суждено тысячекратно переживать уже пережитое, чувствовать себя людьми, сопряженными с миром, заново сотворяющими его? И нынешний воскресный день войдет в историю моей жизни как день раздумий над смыслом прожитого? Выпит кофе. Мы сидим друг против друга. Дети отбыли по своим делам: сын где-то зубрит английский, дочь уехала к подруге. Нам никто не мешает.
— Кого ты собираешься приглашать? — Жена складывает руки на груди. Поза человека, чувствующего свое превосходство. — Пятьдесят лет бывает один раз в жизни.
— Так же, как и сорок и тридцать.
— Извини. До пятидесяти надо дожить.
— Надо, — соглашаюсь я. — Впереди еще целый месяц.
— Если бы ты не паясничал, мы бы уже имели список гостей. Еще надо заказывать зал. А череда малых приемов? Разве обойдешься без этого? Никогда. Наиболее близкие, самые близкие. Узкий круг, только свои. И пошло и поехало. Этих вместе нельзя, тех порознь неудобно. От одной мысли спина разламывается. Их, мой дорогой Антон Витальевич, как ты изволишь выражаться, потчевать надо. Вот я и спрашиваю: где, когда, как?
— Кому нужна эта помпа? Давай пригласим только тех, кого нам хочется видеть.
Жена даже не засмеялась, она укоряюще хмыкнула.
— Такое может предлагать человек, который больше не собирается жить. Давай заниматься делом, Антон.
На столе появилось несколько листов бумаги, я вижу, что они до краев исписаны мелким почерком жены.
— Что это?
— Это люди, папа. Реальные люди. Среди них есть и те, кого ты хочешь видеть, и те, кого нельзя не замечать.
Жена надела очки и стала вслух называть фамилии. Очень скоро я понял, что это занятие ей нравится, она не просто перечисляет фамилии, она декламирует, творит стратегию, она своими руками создает режим наибольшего благоприятствования, где сам я до поры до времени некая теневая фигура, которая в последний момент должна появиться на авансцене.
— Ну, Евгений Евгеньевич с заместителями, их жены, начальники главков — с этими все ясно. Дальше у нас что? Дальше у нас смежники. — Ее карандаш ползет по списку, оставляя против той или иной фамилии многозначительное «да».
