Поднявшись на крыльцо, хозяин с гостем прошли на веранду, а оттуда, открыв филенчатую дверь, дальше. На кухне топилась обложенная кафелем голландка с парящим на ней чайником, а у стоявшего возле окна стола на табурете дремал кот.
— Брысь, Боцман, — столкнул его на пол дед и снял с плиты кипящий чайник.
— А ты, парень, разблокайся и присаживайся, в ногах правды нету.
Огнев, определив сумку у двери, снял куртку, повесил ее на крючок и присел к столу, застланному клеенкой.
— Так, говоришь, от Сашки приехал? Как он там, стервец?
— Ничего, перевоспитывается, работает, вас часто вспоминает.
— Это хорошо, — уселся напротив дед. — А ты какими судьбами тут? Говор вроде не наш — кацапский.
— Я с ним в одном отряде был. Освободился, здесь проездом. А сам с Дальнего Востока. Это для вас, — кивнул на сумку.
— Ну-ка, ну-ка, покажи гостинец.
Огнев выложил на стол купленное на рынке.
— Значится, от Сашки? — недоверчиво оглядел все дед. — Откуда ж у него такие деньги? Тут один коньяк в половину моей пенсии станет.
— Это от меня, — признался Огнев, — вместе с приветом. Неудобно как-то в гости с пустыми руками.
— И то верно. Знать, человек ты совестливый. Ну, давай почаевничаем и покуштуем твоих гостинцев.
Через час, раскрасневшиеся от «дербента», оба живо обсуждали результаты чеченской войны. Причем хозяин проявил незаурядные знания всех ее событий.
Затем он спустился в подвал под домом и принес оттуда запотевший кувшин.
— Давай чихирю попробуем, нового сбора.
После вина, узнав, что Огнев служил в погранвойсках и воевал в Афганистане, старик пригласил того в горницу, где на беленых стенах висели семейные фотографии.
— Это мой дед в Первую мировую, — показал на чубатого вахмистра с шашкой и двумя Георгиевскими крестами. — Это я, перед войной и в мае сорок пятого, — ткнул пальцем в два снимка (моряка в бескозырке и бравого лейтенанта с бойцами). — А вот это Сашка в Афганистане, — провел рукой по фотографии Душмана в парадной форме сержанта с медалью «За отвагу».
— Неплохо воевал унучек, — сказал с гордостью Тимофей Алексеевич, — наша порода.
Потом, когда вернулись на кухню, предложил Огневу погостить.
— Живу я сам, бабка давно померла. Курень большой, вдвоем будет веселей, или домой спешишь?
— Да нет, — ответил Огнев. — Его у меня нет, так получилось.
— Вот и поживи, оглядись, — продолжил старик, — в наших местах тебе глянется. Съездим на Дон в плавни, порыбачим, покажу тебе казачьи станицы.
Так Огнев остался у Тимофея Алексеевича.
