В заботах быстро бежало время…
Лишь через неделю выдался свободный день, и Афанасьев сел писать ответ в Польшу. Сначала думалось ему, что напишет несколько строк — дескать, жив-здоров, спасибо за письмо. Но когда взялся за перо, вернулся памятью к тем дням, то захотелось вдруг рассказать обо всём. Было тихо, никто не мешал. И он писал целый день, не выходя из дому.
20 июля 1944 года 8-й танковый корпус получил приказ войти в прорыв между Луцком и Ковелем. Тогда у танкистов и родился клич:
— Вперёд на Варшаву!
Путь же в столицу Польши лежал через Люблин, большой город, сильно укреплённый фашистами. С короткими, но жестокими боями стальная лавина двигалась вперёд. В ночь с двадцать первого на двадцать второе июля начался марш на Люблин.
Ещё днём пошёл дождь, а к ночи он превратился прямо-таки в настоящий ливень.
— Дождь — наш верный союзник, — сказал на совещании командир бригады Пескарёв. — Самолёты он накрепко пришил к аэродромам, а мы этим воспользуемся. Скрытно подойдём и на рассвете, как снег на голову, ринемся на немцев. Главное — неожиданность. Люблин мы должны взять с ходу, с налёту.
Танки, тяжёлые американские «Шерманы», на которых воевала 58-я бригада, шли по незнакомым раскисшим просёлкам. Надо было смотреть в оба, и командирам танков всё время приходилось торчать наверху в люке.
Форсировали две небольших речки. Раза три колонна останавливалась — кто-то застревал в грязи.
В машине было душно, воняло гарью. Афанасьев надел шинель от дождя — к полуночи она промокла, а к рассвету уже чавкало в сапогах — натекло с шинели. Снизу под полы шинели шёл горячий дух от мотора, а сверху по лицу хлестал дождь, заливал глаза. Сильный свет фар рассекал косую, гибкую, будто из стальной проволоки дождевую стену, за которой чернела, скрываясь время от времени, спина идущего впереди танка. Когда передний затормаживал, Афанасьев враз догонял его, и тогда комья грязи мягко шлёпали по люку, попадали в лицо.
Афанасьева от качки клонило ко сну, он переставал чувствовать дождь, глаза слипались, голова падала на грудь. Вдруг его дёрнули за полу шинели. Он нагнулся, посветил фонариком, увидел Ибрагима Мангушева, испуганно моргавшего раскосыми глазами. Рапорт его был неожиданным и тревожным — вышла из строя радиостанция. И это перед самым боем!
— Я всё испробовал. Разобрать боюсь — бросает сильно. Чёрт бы взял этих союзничков. Технику подсовывают, тоже мне Америка. Не пойму, в чём дело, не пойму, и всё, — бубнил Ибрагим.
