О науке и не только | страница 48
Наша страна отставала в научно-техническом развитии от западных стран, поэтому все новые идеи приходили к нам с Запада. Так продолжается до сих пор. Не знаю, помогала ли в развитии атомного машиностроения в стране наша внешняя разведка, но толчком для разработки реакторов на быстрых нейтронах БН-350 и в какой-то мере БН-600 послужила картинка в статье из французского журнала, посвященной проекту энергетического реактора-размножителя на быстрых нейтронах «Феникс» электрической мощностью 250 МВт с натриевым теплоносителем. Идея идеей, но вот как реализовать эту идею в металле? Но наши инженеры справлялись — воссоздавали конструкцию по картинке или просто по упоминанию в зарубежной статье, подбирали, обжигаясь, материалы, разрабатывали и корректировали технологии изготовления деталей и узлов, создавали стенды и методики расчета, экспериментировали, работали, работали, работали. Итог: ОКБМ за свою недолгую (с 1945 г.) историю создало помимо диффузионных заводов свыше 500 надежных ядерных реакторов и установок.
Я все более обзаводился новыми знаниями и навыками, чему немало способствовали командировки в ФЭИ г. Обнинск, в ЦКТИ им. И. И. Ползунова г. Ленинград, ВВМУ подводного плавания им. Ленинского комсомола в другие организации и непосредственное общение с учеными (в моем тогдашнем понимании): Л. Н. Поляниным, М. Х. Ибрагимовым, В. М. Боришанским, А. Патрушевым и другими.
В ОКБМ достаточно рано появились электронно-вычислительные машины, и мы начали переводить свои расчеты на ЭВМ. В первую очередь компьютеризации были подвергнуты сложные расчеты гидродинамики, например, определение поля скоростей и давлений при течении теплоносителя в разных сечениях трубных пучков теплообменников второго контура Na-Na. Работая с программистами-математиками, я не переставал удивляться степени их математической и профессиональной подготовки и испытывал к ним своего рода зависть, что, конечно, подвинуло меня впоследствии к самостоятельному овладению этим ремеслом. Я начинал от программирования в кодах и закончил программированием в среде С#.
В конце 1969 г. проф. В. М. Боришанский уговорил меня поступать к нему (в ЦКТИ им. И. И. Ползунова) в заочную аспирантуру и к лету 1970 г. после сдачи вступительных экзаменов я был в нее принят. На экзамене по диалектическому и историческому материализму у меня был вопрос о Кронштадском мятеже (дело было в Ленинграде), и я построил свой ответ на официальном отношении к этому событию марта 1921 г., изложенном в учебниках. Однако, достаточно возрастные преподаватели, принимавшие экзамен, остались недовольными и долго втолковывали мне, что все происходило не так, как написано в учебниках. Не помню, какую оценку они мне поставили, наверное, тройку, но дело совсем не в оценке — значит, в 1970 г. уже поднимали голову враги советской власти, и по парадоксальному стечению обстоятельств числились они, в основном, преподавателями общественных наук («пчелы против меда»). По рассказам моего приятеля В. Гурикова, в Горьковском политехническом институте некоторые преподаватели кафедры философии тоже активно вели пропаганду против советской власти. Именно от людей, несущих в массы марксизм-ленинизм, и пошла эта зараза, разъевшая затем идеологические устои нашего государства.