* * *
Её попросили остановиться на выходе у раздвижных дверей. Её толкали тележками, на неё неодобрительно косились, к ней в сумку залезли, всё вытащили, сверили с оплаченным чеком. Это было очень неловко. Она была настойчиво вежливой.
– На каком основании вы меня остановили? – вопрошала она охранника, который грубыми пальцами тискал баночки с её анчоусами, ворочал перед глазами чек, сверяясь с написанным.
– Мине сказали, и я делаю.
– Но вы самостоятельно приняли решение остановить именно меня, я же видела, вам никто не подсказывал, – она не унималась.
– Чиво?
– Я спрашиваю: почему меня? Почему вы выбрали именно меня? Я показалась вам подозрительной?
– Девушка, я же сказал: мине сказали, и я делаю.
– Но я никого подле вас не видела, вы даже в магазин не заходите! На каком основании весь этот досмотр?
– Чего вы от миня хочите?
– Я?
Она вернулась домой поруганная, обиженная, и он принёс ей подарок. На работе раздавали щенков, и его убедили, что это будет прекрасный спонтанный жест любви. Всё, чего он хотел, – это подарить ей щенка, вернуться домой и помыть руки. Всё, чего хотела она, – это восстановления справедливости, письма с извинениями или как минимум дружеских объятий. Они поссорились прямо на пороге. Она вынесла ему коробку с подношениями: сердечко, книжка, блокнот и щенок. Он подхватил ящик, внимательно изучил содержимое, сверяясь с внутренней описью. Она позлорадствовала над его мелочностью, он фыркнул и ушел. Она смотрела ему вслед с балкона и злилась. Он знал, что она смотрит, поэтому демонстративно открыл мусорный бак и вышвырнул в него коробку. Затем он уселся в машину и сделал вид, что занят. Она ожидала получить сообщение, проверила телефон и компьютер, но сообщений не было. Он наблюдал за ней, она наблюдала за ним. Каждый думал: слабо, сейчас побежит, и откроет, и заберёт себе книжку или блокнотик, но точно не сердечко, духи ещё были там в целлофане.
Катя тоже попала в переделку. Она возвращалась с работы как всегда на велосипеде. На узкой односторонней улице, с двух полос заставленной машинами, за нею пристроился Рено-пирожок. Нырнуть было совершенно некуда, и Катя обернулась к водителю со своей самой очаровательной улыбкой, мол, прости, брат, скоро подвинусь. В машине было двое, один держал свои босые ноги на панели, и курил, и жестикулировал злобно: ну давай, давай уже! Катя притормозила и прижалась к обочине так близко, как только могла. Пирожок притормозил, и из него раздалось:
