— Приходится, — признался Юозас.
— Убери ее куда-нибудь подальше. Она, чего доброго, еще и выстрелить может. И зажги свет!
Он не посмел ее ослушаться — все-таки хозяйка! — поставил винтовку в угол за манекены, зажег свет, сел возле «Зингера» на табуретку и, захлебнувшись молчанием, уставился на ночную гостью. Томкус ждал, когда она примется его допрашивать, что сталось с ее отцом и сестрой, и принудит его, беднягу, выкручиваться и клясться. Предвидя предстоящий допрос, он лихорадочно обдумывал свои ответы и мысленно готовился к защите, но Элишева, словно окаменев, стояла посреди комнаты и сама ожидала, когда он заговорит. Все вопросы, которые ей хотелось задать, как бы витали в воздухе, кружились над торчащей в углу винтовкой, над голой, без фотографий, стеной, над смятой подушкой со знакомыми вензелями в изголовье тахты, пропахшей чужим потом.
Тишина тлела, как запал, и грозила каждую минуту взорваться.
— А мы недавно с одним моим приятелем о тебе вспоминали, — не выдержав напряжения, первым взорвал тишину Юозас. — Я говорил, что ты вернешься на Рыбацкую, а он убеждал меня, что этого никогда не будет.
Томкус с каким-то злорадством вспомнил уверения Тадаса Тарайлы, что Элишевы уже давно нет в Юодгиряе. Привирал, однако же, начальник, привирал, чтобы себе не навредить и от родственников подозрения отвести.
— А я возвращаться никуда не собираюсь, как и не собираюсь нигде оставаться, — спокойно промолвила Элишева, подошла к стене и осторожно погладила запекшееся, словно кровь, багровое пятно, оставшееся вместо сожженной во дворе бумажной родни.
— Как же так? — удивился Юозас и поймал себя на мысли, что она преднамеренно ни разу не назвала его по имени и обращается к нему, будто к безличному полевому камню. — Ведь ты же сюда вернулась.
— Не вернулась, а сделала коротенькую остановку.
Томкус промолчал.
— Наверно, отец и сестра Рейзл тоже где-то по пути останавливались?
Речь ее была вялой, заторможенной, казалось, Элишева говорит спросонья или после тяжелой болезни.
— Ведь останавливались? От Рыбацкой улицы до Зеленой рощи, если память мне не изменяет, далековато.
Откуда ей известно про Зеленую рощу? — вздрогнул Томкус.
— Останавливались, — промямлил он.
— И где же?
— В синагоге.
— Чтобы помолиться?
— Кто молился, наверно, а кто и не молился. Точно не знаю. Я стоял снаружи в охранении, под кленами, а клены шумели на ветру, и не было слышно, — объяснил он.
— Стоял под кленами?
— С ними внутри был Казимирас… Туткус…
