— А еще можешь?
— Могу, со следователем откровенничают. Девушка мне рассказала, что такое любовь. Идешь, говорит, по улице, берет он тебя за шею, все смотрят, а у тебя поджилки от счастья дрожат. В метро целует на глазах всего вагона, а у тебя сердце в пятки падает. На пляже лежишь обнявшись на виду отдыхающих и без солнца млеешь.
— К чему ты все это рассказываешь? — спросила Лида, наклоняясь к нему в ожидании важной и заключительной мысли.
— К тому, что идущая по улице парочка еще не означает любви.
— Нет, означает! Вот хоть столечко любви у них все-таки есть.
Она показала, сколько это — вот хоть столечко. Рябинин улыбнулся, разглядывая кончик ее мизинца, зажатого пальцами. Неужели он сел на пол, чтобы беседовать о проблемах любви? Он хотел поговорить о том, что встало между ними. Нет, это слишком — встало. Что-то прошмыгнуло мышиной тенью, что-то прошелестело внезапным ветром.
— А раньше о любви ты думал иначе, — догадалась она; догадалась сейчас вот, разглядывая его сверху, как с птичьего полета.
— Наверное, поумнел.
— Тогда лучше бы не умнел.
— Не понимаю, чем плохи мои теперешние взгляды…
— Раньше любовь была для тебя священна.
— Она и теперь священна, но только любовь, а не подобие.
— Для меня священна даже ее капля.
— Но любовь не бывает каплями. Она или есть, или ее нет…
Рябинин вдруг понял: о чем бы они сейчас ни говорили, они будут говорить только об одном — о той тени, прошмыгнувшей между ними, о том внезапно пробежавшем ветре; будут говорить, хотя он не понимая ни той тени, ни того ветра. Но говорить им лучше о любви, потому что где-то там, на любовных гранях, лежала отгадка и тогдашних ее ожогов-порезов, и сегодняшнего праздничного вида.
Пройдет, все пройдет, стоит лишь объяснить ей свое понимание любви, оказывается, уже новое, которое, оказывается, не похоже на старое. Почему же и как у двух любящих, проживших не один год людей случились разные взгляды на любовь? Да и только ли на любовь? Не вызвано ли это тем опасным супружеским молчанием, когда считаешь, что все и навсегда решено и сказано?.. Тогда он сегодня заговорит; заговорит немедленно, пока еще не поздно, и отныне будет каждую свою мыслишку, каждый пережитый шаг и каждый замеченный миг обсуждать с ней — пока еще не поздно.
— Лида, об этой самой любви нам стоит поговорить…
— Об этой самой? — перебила она.
— Да, черт возьми, об этой самой!
— Извини, ты мешаешь читать.
Она раскрыла книгу — «Последняя любовь». Рябинин вскочил… В передней негромко и невпопад подал голос телефон. И получилось так, что Рябинин вскочил к нему, к телефону.
