— Завтра распогодится, — сказал Симеон, тоже закуривая.
— Мы этого давно ждем, — откликнулся Тоадер, — завтра выйдем сеять кукурузу.
III
Меня, честно говоря, расстроили дела на пойме Вырнава. Никаких хороших последствий я не ждал и соглашался с Симеоном, который говорил, что от приезда его брата никакого проку не будет. Стариков выжила из поймы преступная рука заречных соседей, жестоких и жадных до земли. Но старики — Новак и в первую очередь его брат Вырнав — не дали воде одолеть землю, напротив, они сами одолели реку и приумножили землю. Молодых же — Симеона, который был скорее рабочим, чем пахарем, и Гиоаку, трудолюбивого, но робкого землепашца, боявшегося и собственной тени, выжили из поймы происки богатеев, пролезших куда им не полагалось при народной власти. Теперь вода погубит землю, пойму в несколько лет сожрут речные волны и превратят ее в гальку и в плавни, в островки, заросшие ракитником, да озерца, где рыба будет попахивать грязью. Хоть бы рабочим каменоломни остался хороший огород. А ведь это можно было сделать, — камень-то в их руках, и они вполне могли бы остановить коварное нашествие воды. Но кто стал бы этим заниматься? Приезжий в кожаном пальто уехал, так и не потолковав по душам со своими братьями — родным и двоюродным. Так, во всяком случае, нам казалось, слишком уж мало он с ними разговаривал.
Через несколько дней я тоже оттуда уехал, в твердой уверенности, что не скоро вернусь в родное село. Во рту я ощущал горький привкус, а сердце грызла глубокая тяжелая печаль, когда из окна вагона я смотрел на вздувшуюся мутную реку, которая, словно напрягая все силы, напружинившись, била по берегу, защищавшему раньше пойму Вырнава, осужденную теперь на затопление и уничтожение.
Прощаясь со мной, председатель тоза Илисие Многоземельный ухмыльнулся. Он был чуть старше меня и, не знаю по какой причине, начал мне рассказывать старую историю.
— Ты, верно, помнишь. Я и твой дядька Козма — вечная ему память — отправились с подводами на мельницу в Бэлуканы. С тех пор прошло лет тридцать пять, не меньше. У тебя еще был бузиновый самопал, и ты из него по дороге все палил да палил. «Да, — сказал я деду Козме, — с этаким ружьем и этаким витязем нам нечего бояться разбойников…» Помнишь?
Я никак не мог вспомнить эту поездку, и злился, не догадываясь, на что намекает председатель. Был он хитер как черт, и так попусту, без умыслу, ничего не говорил. Мне почудилось, что он хочет меня высмеять; ведь он никогда не говорил прямо, а все обиняками…
