Во всей пойме остался незатопленным лишь один холм с мазанкой на вершине. Я, по правде сказать, даже обрадовался. Обнаружилась правота Симеона и Гиоаки: они все твердили, что это место не пригодно для огорода. Действительно, огород был смыт с лица земли, а это было совсем плохо. Рабочие деньги уплыли, — и это я не для красного словца говорю — они и вправду уплыли.
Разбойники грабили, как в лесу, — и это тоже не для красного словца, потому что здесь и вправду лес был.
Секретарь райкома приехал к нам, и мы вместе потащились на повозке в поле, до ближайшего к пойме бугра, пытаясь рассмотреть, что там делается. На холме Вырнава какой-то человек размахивал рубахой, привязанной к палке. Это был сторож, застрявший там, как на острове. В сельсовет мы послали другую телегу за спасательной лодкой.
— Вот и пришел конец рабочему огороду, — сказал Симеон. — Как будто мы их не упреждали.
— Правильно, Симеон, — поддакнул Илисие Многоземельный. — Я-то вас поддержал, да только…
— Недостаточно крепко, — закончил за него Гиоака.
Председатель тоза осекся, что-то хотел сказать и не договорил.
— Я вызвал уполномоченного по сельскому хозяйству, Пралу, — сказал секретарь райкома. — Но он не захотел приехать посмотреть, как здесь красиво.
— А вы, товарищ секретарь, — спросил Симеон, — знаете, что тесть Пралы срубил пятьдесят три старых акации на земле, которая была передана тозу?
— Нет, этого я не знаю, но зато знаю, что тесть Пралы вернулся на землю тоза и начал там работать. Да и Илисие знает об этом, — добавил секретарь, искоса поглядывая на Многоземельного, который побелел как бумага.
— Работать как член тоза? — удивился Гиоака.
— Какое там! Как настоящий разбойник.
— Ишь ты! — развел руками Гиоака. — Здесь что-то не чисто. У нас в пойме деревья нельзя было вырубать без ведома и дозволения Пралы, а о порубках своего тестя он и подавно знал.
— Он-то многое знает, — подтвердил секретарь, — ведь он кому-то сказал, что одни лишь дураки вступают в тоз.
— Ишь ты! — вновь развел руками Гиоака.
Я слушал и все больше недоумевал. «Лесозащитная полоса», «генеральный штаб», «одни дураки вступают в тоз», — все эти слова перемешались у меня в голове.
— Так ведь, товарищ секретарь, — продолжал Симеон, — река скоро вернется в свое русло, и все вновь пойдет на лад. А как порешите вы с Пралой, Кырцэ и Владом?
— Уж как-нибудь порешим, — пробормотал секретарь, закуривая сигарету.
Мы тихо побрели обратно в село, отпустив телегу. Над бурлящей водой, среди тяжелых туч, медленно садилось солнце. Но на западе, на самом горизонте, на пути солнца светилась полоска чистого неба.
