Теперь настала очередь Вовы смеяться:
— В детстве я читал восточные мифы. Мариды выглядят как седобородые…
— Старцы в белой одежде, а изо рта и ноздрей у них валит огонь, — перебил его джинн. — Хорошо, что не из задницы, хотя сказания могут об этом умалчивать. Но ты забыл, что они летают и превращаются в различных существ. Если марид может стать кем угодно, то почему не аистом? К тому же, ему должно быть приятно лицезреть фанатиков, которые думают, что видят восьмое чудо света.
— Справишься с ним?
— Я пытался.
— Когда?
— В другой жизни, — вздохнул джинн.
Песчаная буря, что поднялась неподалеку, закончила их разговор. Но именно эти слова дали Вове луч надежды.
Может, ему удастся обмануть «самую хитрую тварь в мире»?
После десяти минут танца Володя рухнул на землю. Нет, падал-то он и до этого, но каждый раз поднимался: пролетающие рядом пули сильно мотивировали.
Сейчас Вова решил, что не встанет. Душманы могут сколько угодно заставлять его плясать на сломанных ногах, но он не двинется с места.
Никто из моджахедов больше не стрелял, чтобы заставить его танцевать. Никто из мучителей не смеялся. Даже бутылка с пойлом и шприц, наполненный коричневой жидкостью, попали в немилость: один из афганцев гневно бросил их в сторону, встал с земли и быстрым шагом пошлепал к пленнику.
Вова уткнулся лицом в песок. Душман сел около него на корточки, взял за голову и потянул к себе. Теперь их лица застыли друг от друга на расстоянии не больше локтя.
Фанатик молчал. На вид Володя дал бы ему от тридцати до пятидесяти лет: точнее не вышло из-за бороды до самых глаз.
— Шурави не хочет танец? — жутко коверкая слова, сказал моджахед.
Вова клял себя за слабость, но из глаз полились слезы. Может, позвать джинна и приказать убить именно этого Аиста? Но что он этим добьется? Запорет последний шанс на спасение?
— Не хочу, — как ребенок хныкнул он, — пожалуйста…
— Шурави мечтать топтать священный земля? — хохотнул афганец. — Русский прийти и сказать, будто Аллах — не есть бог?
— Нет, я…
— Коза знать место. Червь тоже. Но русский глуп, слаб и неверен. Моя воля: ты быть собака. Русский носит кость, да. Шурави бежать!
Аист оттолкнул его и вытащил из недр мантии почти обглоданную кость. Вова не сомневался, что она принадлежала кому-то из его сослуживцев. Может, Сереже, который никогда не отказывал угостить даже последней сигаретой. Или Дато, что в стихах расхваливал красоты Тбилиси. Или тому безумцу, который оставил ему право на последнее желание.
