Мандрейк мог погибнуть и от когтей этих хищников, вновь обративших свои ищущие взоры на горные склоны. Инстинкт не подвел его мать: она шла в нужном направлении и разрешилась от бремени неподалеку от одного из входов в систему. Ветер тоже дул в нужную сторону, и вскоре некий крот — вернее, совсем юная кротиха, стоявшая возле этого входа, — услышала плач кротенка. Она перебралась через каменную гряду и нашла младенца, уткнувшегося мордочкой в свою мертвую мать, возле которой лежали останки прочих ее детенышей. Кротиха как могла успокоила и обогрела малыша и повела его по мокрому склону к норе. Кроты, видевшие Мандрейка в те дни, запомнили его именно таким — большие глаза, огромная голова, редкая шерстка, находящиеся в постоянном движении лапы. Потерянный, недоверчивый, дикий кротенок. Таким он и остался — диким и агрессивным.
Когда он подрос, он стал выходить на склоны Шибода в поисках пищи. Мне тоже доводилось встречаться с Мандрейком — огромным и неистовым, зловещим и молчаливым. Его не пугали ни хищные птицы, ни непогода. Однажды он вышел из системы и назад уже не вернулся».
Эта сделанная самим Босвеллом запись и поныне хранится в Аффингтоне. О том, как Мандрейк покидал Шибод и как он добрался до Данктона, там не говорится ничего. Кто знает, возможно, он пытался отыскать нечто, утраченное им во время бури?
Мы не знаем и того, что было известно о нем Саре. Но если она обладала хоть малой толикой того сострадания, какое было присуще Ребекке (от кого, как не от Сары, могла унаследовать его Ребекка?), она пыталась бы окружить его вниманием и заботой, дабы помочь ему выбраться из того мрака, в котором он родился и жил.
Нам известно одно — Мандрейк избрал Сару своей супругой, охранял ее до той поры, пока она не принесла кротят, и находился неподалеку от нее во время самих родов, нервно ползая из стороны в сторону по примыкавшему к ее норе туннелю и беспрестанно почесывая свою мордочку длинными острыми когтями.
Когда роды закончились, Сара позволила ему появиться у входа в свою нору — дальше она его не пустила. Мандрейк взглянул на свое потомство. Три самца и самочка. Он разглядывал их под тихое, нежное воркование Сары — крошечные розовые кротята с мокрыми от молока белыми нежными усиками. Вниманием Мандрейка завладела самочка, еле заметно перебиравшая лапками, требуя молока.
— Назови ее своим именем — Сара, — распорядился он. — Хорошее, сильное имя.
Сара подняла глаза со своих детенышей и посмотрела на него. В ее взгляде светились сострадание и сила. Таким же взглядом много лет спустя ее пока еще совсем крошечная дочка будет смотреть на Брекена.
