Стрегон прерывисто вздохнул и неожиданно почувствовал, как внутри взволнованно шевельнулся волк, но вместе с тем почему-то прекратил рваться. Почему-то застыл, больше не делая попыток причинить боль. Только таращил изнутри крупные желтые глаза, беспокойно царапал душу когтистой лапой и тяжело дышал, впервые за пять лет отчетливо поняв, что не может обойтись без человека.
— Я… честно говоря, не знаю, с чего начать, — признался Стрегон и тут же ощутил требовательный толчок изнутри. — Так много всего… так смутно… неопределенно…
— Ты помнишь инициацию? — осторожно уточнила Белка.
— Нет. Вернее, не всю.
— А что именно помнишь?
Волк вдруг отступил, окончательно успокоившись, и Стрегон принял это за добрый знак.
— Я помню боль, — послушно припомнил перевертыш свои первые впечатления от ритуала. — Яркий свет. Страх.
— Чего ты боялся?
— Не знаю. Мне показалось, я умер… а потом почему-то снова воскрес.
— Хорошо, — беззвучно прошептала Гончая. — Хорошо, что только это.
— Еще я помню крик, — снова вздохнул Стрегон, и она едва заметно вздрогнула. — А за ним — боль, будто меня ударили в самое сердце. И пустоту внутри… огонь… снова боль, словно там все оказалось выжжено дотла… хотя снаружи вроде бы шел настоящий ливень.
Белка вздрогнула во второй раз.
— А потом? — спросила едва слышно, будто боясь услышать ответ, но перевертыш лишь покачал головой.
— Это все, Бел. Потом я очнулся в своем новом доме самим собой и услышал, как Шир сказал, что я теперь в стае. Что со мной было? — не поднимая глаз, спросил Стрегон. — Я действительно умирал?
— Тебе лучше не знать.
— Но я хочу знать, Бел.
— Не стоит, — тяжело вздохнула Гончая. — Это совсем не то знание, от которого тебе станет легче.
Стрегон кивнул. Волк внутри его тоскливо завыл и отвернулся, чувствуя себя отверженным.
— Мне уйти? — равнодушно спросил он, потеряв всякий интерес к разговору.
— Зачем?
— Так… просто показалось, ты не хочешь меня видеть.
— Вовсе нет.
— Тогда почему ты отказываешься говорить? Что вы с Широм скрываете? Почему никто не может объяснить, что со мной происходит?
Гончая вздрогнула в третий раз и собралась было ответить, что ничего такого не имела в виду, но Стрегон внезапно поднял голову, и в его неуловимо пожелтевших глазах мелькнула такая боль, такое неподдельное отчаяние… их общая боль и самая настоящая мука, что у нее сжалось сердце.
— Стрегон…
— Скажи, Бел, — сухо повторил полуэльф, неотрывно глядя на нее вместе с тихо заскулившим волком. Впервые за пять лет — вместе с ним. Двое как единое целое, потому что вдруг оказалось, что боль умеет роднить не хуже, чем любовь. — Ты ведь обещала, что не солжешь своей стае. Разве я недостоин правды?
