Вот тогда Маккензи и не сдержался. Едва за его конвоирами захлопнулась дверь, он вскипел и начал требовать встречи с начальством участка. Толстый сержант — регистратор, сосредоточено что‑то писал в книге, не обращая никакого внимания на разъяренного Томаса, и это бесило ученого еще больше. Именно тогда он и попытался выйти из‑за загородки, чтобы подойти ближе к сержанту. Но едва он перебрался через перила, как из соседней комнаты появился здоровенный констебль, сложением напоминавший циркового борца, и в два счета затолкал Томаса обратно за ограждение, да еще и силой усадил на скамью.
Пораженный насилием ученым замолчал, а сержант — регистратор, воспользовавшись паузой, объяснил задержанному, что если он и дальше будет буйствовать, то его отправят в камеру с решетками. Маккензи в камеру не хотел. Бросая злобные взгляды на крепыша констебля, он попытался объяснить сержанту, что ему надо поговорить с каким‑нибудь инспектором участка, чтобы это чудовищное недоразумение, наконец, разъяснилось. На это сержант ответил, что инспектор, ведущий дело Макгрегора, не смотря на поздний час, уже едет сюда, так что джентльмену придется подождать.
Тогда и началось самое сложное — ожидание. Разъяренный Томас бродил по огороженному участку из угла в угол, бормотал себе под нос ругательства, и каждые пять минут вытаскивал из кармана часы. Время тянулось невыносимо медленно.
С завистью поглядывая на спавших на лавке пьянчуг, Маккензи, голодный и продрогший, потребовал, чтобы кто‑то из полисменов сбегал в трактир за едой. Эта просьба, наконец, проняла невозмутимого сержанта — регистратора. Он поднял на задержанного взгляд полный изумления и некоторое время не мог вымолвить ни слова. Но потом, взяв себя в руки, звякнул колокольчиком, привязанным к его столу длинным шнуром. На звон явился все тот же огромный констебль и заметным неудовольствием выслушал распоряжение сержанта. Оказывается, задержанному полагалась чашка чая и тост. Вообще‑то они полагались тем, кого оставили на ночь, но для буйного джентльмена сержант решил сделать исключение.
Именно таким образом на перилах перед Томасом через минуту появилась весьма потрепанная чашка с жидковатым бангалорским чаем и большой свежий сладкий тост — видимо, извлеченный из запасов самих полицейских. Удовлетворенный этой небольшой победой, Маккензи успокоился, и принялся за чай.
Пока он расправлялся с весьма скромным ужином, работа в участке продолжалась. Двое констеблей притащили в зал здоровенного мужика в фартуке мясника. Тот громко бранился, вращая глазами, и явно был не в себе. Сержант–регистратор велел отправить буяна в камеру, и принялся заполнять очередной лист своей амбарной книги. После этого в участок доставили беспризорника, совсем мальчишку, что вытаскивал кошельки у прохожих. Он тоже отправился в камеру. А следующего арестанта, пьяного до беспамятства чистильщика сапог отправили к Томасу за загородку, к мирно спящим пьянчугам.
