На следующий же день Артемия, не глядя на него, отослала его прочь.
— Мне ни к чему тень, следующая по пятам. Я не планирую покидать пределы дворцовых стен в ближайшее время. И с охраной вполне могут справиться обычные стражи или «крадущиеся».
Надо было принять это как желанный дар, но против воли в груди глухо заныло. Строптивая красавица умудрилась изводить его, даже вложив в руки то, чего он хотел.
Полностью отойти от дел ему не получалось — глаза и уши сами присматривались и прислушивались к происходящему во дворце. Артемия вела переписку с кем-то за пределами дворцового квартала. Инсару удалось единожды засечь мальчишку-посыльного и увидеть, как обрадовано Артемия принимала из его рук свёрток. После этого уже было невозможно не замечать того, что она, по всей видимости, пыталась скрыть от многих любопытных глаз. Девочка выросла и начала плести свои интриги? Или за этим кроется нечто другое?..
Не смог удержаться оттого, чтобы не влезть в услышанный разговор Артемии с начальником охраны. Та пыталась отделаться от полного сопровождения, оставив при себе лишь нескольких стражей. Заметив Инсара, Артемия знаком отослала начальника охраны прочь.
— Тебе опасно разгуливать по городу только в сопровождении нескольких обыкновенных стражей.
— Неужели? А каким образом это касается тебя, Инсар?
Она выделила его имя. И даже несмотря на сердитый блеск в её глазах, оно звучало сладко, как патока.
— Я обязан тебя защищать.
Артемия рассмеялась:
— Ты всего несколько дней назад, глядя в глаза, заявил, что не желаешь служить мне. Больше всего в людях ценится преданность и готовность служить. Если бы ты заявил подобное моему отцу, он избавился бы от тебя немедля.
Артемия отошла назад и бросила взгляд через плечо:
— Моё воспитание требует от меня поступить так же. Но я не стану этого делать. По старой памяти. Отныне твоё место — здесь, в казармах. Будешь дрессировать новых стражей. И только.
Артемия пошла прочь, скрываясь в коридоре здания.
Инсар усмехнулся. Получил то, что хотел, не правда ли? Прочь с глаз — чтобы не поддаваться искушению. Но находиться вдали было ещё хуже. Он чувствовал себя попрошайкой на пыльных улицах — подбирать крохи внимания вдруг оказалось предпочтительнее, чем подыхать от голода. И остаться сейчас стоять на месте — означало бы полное смирение. Такое, как от него требовалось, не правда ли?
