– Нам нужно проследить, чтобы ее давление не падало. Я быстро.
Накладываю манжету на ее руку, энергично накачиваю грушу тонометра, после чего просовываю мембрану желтого одноразового стетоскопа под манжету. Стрелка на циферблате поворачивается, и я вижу, как сжимается вокруг руки манжета. Начав спускать воздух, я прислушиваюсь и ловлю первый удар – он соответствует ее систолическому давлению, – затем отсчитываю пять более слабых, именуемых тонами Короткова, и, наконец, завершающий удар, посильнее. Я выпускаю со свистом оставшийся в манжете воздух, вынимаю из ушей стетоскоп и расстегиваю липучку на манжете.
– Все в порядке? – спрашивает меня ее сестра.
– Да, – я сжимаю губы. – Сто шестьдесят на сто.
– Но разве это не повышенное?
– Да, но прямо сейчас это хорошо, если учесть, какая операция ей предстоит. При перфорации и масштабной операции в брюшной полости пониженное давление было бы куда более серьезной проблемой. – Я готова объяснить подробнее, однако вижу, что у нее в глазах стоят слезы. Она моргает, стараясь их смахнуть. Изо всех сил старается не дать выхода своему горю, и черты ее лица расплываются. Дополнительные детали медицинского характера вряд ли пойдут на пользу.
Я наклоняюсь над с кроватью и беру сестру Шейлы за свободную руку. «Как только придет священник, я сразу же пошлю его к вам».
На пороге своим вопросом меня ставит в тупик ее зять: «Думаете, это случилось, когда ее везли на «Скорой»? Она сказала, что ее жутко трясло».
Я останавливаюсь, чтобы поразмыслить над этим. «Не думаю». «Скорые» каждый день перевозят огромное количество людей, и обычно это не заканчивается перфорацией кишечника. «Скорее, это связано с ее нарушением свертывания крови, а также с проблемами, которые были с препаратами». Он кивает, затем снова откидывается в кресле, и я теряю его из виду в затененном углу.
Смотрю на Шейлу и ее сестру.
– Я еще вернусь. Зовите меня, если понадобится что-то от боли или… В общем, если что-то понадобится.
Люди по-разному реагируют на несчастья. Шейла и ее родные могли быть в бешенстве от того, что мы сразу же не заказали КТ и назначили ей антикоагулянт, не удосужившись сначала разобраться, из-за чего у нее болит живот. Они оказались не из таких, и все их страдания и переживания происходят главным образом без лишнего шума. Это их дело, и мне так только проще, однако я не могу не думать о том, идет ли это им на пользу. Пациенты, которые стараются держать себя в руках и ни о чем не просят, – прямые противоположности людям вроде Кандас Мур. Она как раненая фурия. Ей больно, и она нуждается в помощи, однако при этом стремится к справедливости и в какой-то степени жаждет мести. Кандас не может просто потерпеть. Она будет кидаться на всех и вся, не зная, кому действительно можно довериться, так как для нее нет ничего важнее ее болезни. Хотелось бы мне, чтобы я могла с каждым из своих пациентов подольше вот так посидеть, взяв его за руку. По-настоящему его выслушать. Думаю, это очень многое поменяло бы для Кандас, да и для Шейлы тоже. Я правда так считаю.
