— Ну, теперь пойдут воспоминания — как молоды мы были…
— А вот и нет! На этот раз не угадала. Я, знаешь ли, я, собственно, вот к чему… позавчера, да, позавчера, после третьего, естественно, стакана пришла мне в голову такая мысль: а что, если сложить все мысли людей в одну, некую равнодействующую мысль? Что бы это за мысль была такая? Злые бы мысли гасились добрыми, умные — глупыми… Что б в результате осталось? А-а что ты скажешь, по-моему, не так и глупо? Ну а потом сравнить бы этакую всеобщую мысль нашего века с веком предыдущим… а еще лучше с грядущим веком — куда мы в этом плане идем? Или с шестнадцатым, скажем, веком, когда настоящие мужчины шли куда? В запорожцы, конечно. И все ж, заметь себе, не в этом прелесть моих одиноких вечеров…
— Прелесть? Фи! Манерно все это, друг мой, манерно. В твои-то годы… ох-хо-хо-хо…
— И все ж, заметь себе, я повторяю, не в этом прелесть моих одиноких вечеров. Главное же… Впрочем, устал я… ах, если бы кто знал, как я устал!
— Наверное, надо бы сделать перерыв… со стаканом-то, а?
— Да, да, ты права, ты, как всегда, права… вот последний допью и-и… всё, надо как-то… собраться… пора, пора… пора решаться как-то… надо…
— На что решаться, Глеб?
— На что? А — нет, хе-хе… ты скажи мне сначала, почему я на Луне буду весить в пять раз меньше, согласно объективным законам, а он — Иван — и на Луне будет такой же? Ну где тут справедливость!
— Пьян… ох-хо-хо-хо… уже пьян, быстро ж ты теперь…
— Маша…
— Ну что Маша?
— Маша… я это… решил, значит… ну-у… директором-то…
— Спятил, что ли!
— Да нет, сказали — пиши заявление, я написал, утвержден уже… С сегодняшнего утра.
— Ты что — серьезно?
— Ага.
— Сволочь ты, а? Глеб, ты сволочь, да?
— Кому-то надо быть… и сволочью, то есть я хотел сказать директором Центра Науки. Помочь ему уже не может сам господь бог! А вот науке тут можно очень помочь, и не только можно — должно! И это должен сделать я! Я, я, я!!! Так уж сложилось, пойми, Маша, так уж сложилось… может быть, еще двадцать пять лет тому назад. Все, что казалось нам тогда случайностью, все уже тогда вело нас всех троих сюда, вот в этот жуткий день, в этот жуткий эксперимент. Здесь никто не виноват, пойми меня, все другое будет просто глупо… да, да, просто глупо… В конце концов, нельзя же становиться наперекор законам, не нами придуманным, нельзя! Вот… Ну что ты молчишь? Ну, скажи хоть что-то…
— А-а… что я могу сказать… что? Наверное, все так и есть, как ты говоришь. Дай сигарету… спасибо… прикури сперва, что-то руки дрожат… я вся дрожу… мне так зябко, так зябко, Глеб, и-и… и еще такое чувство, словно нас подслушивают…»
