— Мало-мало мекает.
Татарчонок вдруг по-волчьи оскалился, рванулся, стремясь порвать путы на руках, гордо крикнул:
— Зачем мало-мало! Мой по-русски хорошо мекает! Мой ата[51] тысячник хана Ямгурчея! Он даст выкуп!
— А не врёшь, что ты сын тысячника? — спросил Никитин.
— Мой никогда не врать!
В голосе юного мирзы прозвучало столько неукротимой злобы, что бояре невольно переглянулись, Никитин пробормотал:
— Надо его в Москву свезть, ишь, зверёныш лютой. Птица, видать, важная его отец, раз младень к орде для догляда приставлен.
— Его пуще глаза охранять надо, — заметил Рогозин.
— Ничо-о, у меня запоры крепкие, не сбежит!
Но татарчонок через седмицу сбежал, проделав подкоп из каменного сарая, где его держали. И каков шельмец! Вынутую из норы землю он прятал в пустые бочки для засолки рыбы. Никитин немедля отрядил за утеклецом погоню с собаками. Но в нескольких верстах южнее поместья начинались заболоченные старицы, заросшие непролазным камышом. Там собаки и потеряли след. Никитин только плюнул и забыл о Муртаз-мирзе. И напрасно забыл.
Орда нагрянула к концу лета в глухую полночь. Когда Степан Квашнин примчался в разгромленное татарами село соседа, он увидел, что по пепелищу бродит семилетний ребёнок, отгоняя палкой одичавших собак от трупов родителей, и ругается по-татарски. Квашнина поразило, что сын Никиты не плакал, не звал на помощь. В одних порточках, босой, взлохмаченный, перепачканный сажей, ребёнок походил на ощетинившегося зверька. Он не заплакал, даже увидев спасителей. Бездетный боярин обласкал мальца и взял к себе в дом, став Афанасию приёмным отцом.
С того времени минуло больше двадцати лет.
Судьба-портной выкроила Афанасию кафтан воина, да так ладно, что носил сын Никиты его с той поры не снимая. Там, где сейчас Тайный приказ, при Василии Тёмном была особая школа для детей-сирот, чьи родители погибли на государевой службе. Здесь их обучали грамоте, слову божьему, языкам, тайнописи, чтению землемерных чертежей, государственному устройству окрестных стран, а пуще — воевать «рукопашно и оружно». Об этой школе мало кто знал. Питомцы её становились проведчиками, выполняя поручения великого князя.
Под видом купцов они ездили по Росии, и присоединение удельных княжеств, переезд бояр в Москву, заговоры против князей и другое, что почти всегда остаётся для непосвящённых тайной, редко проходили без их участия. Это были молчаливые, скрытные люди, не обременённые излишней совестью, но набожные. Митрополит Зосима по просьбе Ивана отпустил каждому из них грехи как прошлые, так и будущие. Им было объявлено, что в особых случаях они могут стать католиками, мусульманами, лишь бы по возвращении очистились молитвами, ибо вера не в обрядах, а в помыслах.
