.
Печи ещё не топили, и в просторном думском помещении было прохладно. В высокие стрельчатые окна вливался тусклый свет пасмурного осеннего дня.
Бояре сидели в шубах, высоких меховых шапках. Впереди бывшие великие князья — Рюриковичи и Гедеминовичи: грузный Ярослав из ярославичей; седой Александр из Костромы, у которого шрам от литовской сабли тянулся через всё морщинистое лицо; смуглый горбоносый Александр Ростовский из Гедеминовичей; русый, голубоглазый крепыш Борис Нижегородский и ещё несколько. За их спинами в ряд расположились удельные — человек двадцать. За ними теснились бояре, более полутораста, косились на соседей, «тужась над счётом, сипели друг на друга яко змии». Жизнь не стоит на месте. Вот боярину Романову-Захарьину велено возглавить новый Оружейный приказ, нужда в таком приказе приспела, значит, Романов теперь должен сесть выше Тучкова, а тот его не пускает, пихается. И смех, и горе. Только Квашнин, Патрикеев, Ряполовский и несколько других держались спокойно. Эти вперёд не рвались, знали себе и другим цену. А про прочих Холмский в сердцах однажды выразился так:
— Телом дородны, а умом не породны!
Скоро об этой присказке знала вся Москва. Хорошо, острослов не назвал поимённо — кто не породен. Тогда хоть на улицу не показывайся — засмеют, не поглядят, что боярин.
Сбоку от великого князя за низенькими столиками расположились дьяк Василий Мамырёв, изрядный грамотей, и трое подьячих писцов, готовых борзо скрипеть перьями.
Иван сообщил думе о славной победе воеводы Шуйского над «прибеглой ордой» мурзы Айбека. Известие вызвало радостное оживление.
— Собрал же я вас, славные соратники, дабы помыслить о наилучшем устройстве России, — перешёл к делу князь. — Много я сведал о царствах фряжцев, германов, англов, италиков и прочих странах в предвечерних землях. Вот и Холмский по приезду баял, мол, живут там богато, опрятно, волю государей боятся нарушить, законы у себя ввели и с божьей милостью их блюдут. Оттого я в смущении великом пребывал, ибо негоже государю быть в числе худших. Но вскоре понял: оттого у них покой, порядок и богатство, что Русь их избавила и от печенегов, и от хараз, половцев, татар, Росия спиной своей окровавленной те предвечерние страны от беды прикрыла. Через её тело Чингизы, Батый, Тамерланы переступить не смогли — споткнулись! И теперь Москва мир спасает. Кого Ахмад больше всего опасается? Москву! Кого Ягелло боялся? Росию! Но у Росли силы слабнут, татары ежегод в полон людей берут. Князья наособицу быть наровят, каждый сам себе богатырь. Но ещё мой пращур сказывал: суда божия и хитру уму не минути!
