— Почему?
— То божья забота — землю хранить. Не нашего ума дело! Гордыня тебя обуяла!
— Гордыня? — усмехнулся Афанасий. — А мне думается, наоборот. — Он замолчал.
Они увидели знакомую тропку, заросшую подорожником. На этот раз подорожник был примят копытами лошадей. Афанасий весело сказал:
— Ну-ка, Митрий, поведай смешное!
— Смеш-ное? — ещё более поразился его молодой спутник. — К месту ли?
— К месту, к месту, жги!
— Ин, ладно. — Дмитрий почесал щёку, зарастающую рыжеватым кудрявым пушком. — А вот слышь, Васька Ховрин надысь смеховину баял. Жил-был человек, водил дружбу со скрягой. Как-то он молвит скряге: «Уезжаю, друже! Долго не вернусь. Подари-ка мне своё кольцо, буду носить, не снимая с перста. Станет скучно, погляжу на него и тебя вспомню!» «Эге ж, — отозвался скряга. — Ежли тебе в дороге станет скучно, ты лучше на свой пустой перст глянь! Как посмотришь, так сразу вспомнишь, что, дескать, просил я у такого-то кольцо, а он мне не дал!»
Оба рассмеялись молодым здоровым смехом. И сразу как бы повеселело вокруг, из-за туч выглянуло солнце, осветило лес. Вот и ручей. А возле него избушка на поляне. Медведя возле крыльца уже не было. По лужайке носился на высоких ногах лосёнок, взбрыкивая, бодая воздух неокрепшими рожками. На крыльце стоял босой отшельник и пристально смотрел на подъезжающих светлыми кроткими глазами. Мир и покой царили вокруг. Жеребцы шли без опаски, только ушами прядали и хвостами помахивали, отгоняя припозднившихся слепней.
— Будь здрав, отче! — приветствовал старика Афанасий. — Нас не пасись, мы добрые христиане!
— Вижу, — без улыбки отозвался старик. — Потому и позволил вам приблизиться.
Афанасий и Дмитрий переглянулись, услышав речь отшельника. Она была необычной для слуха, привыкшего к московскому певучему говору, как если бы фряжец излишне правильно произносил знакомые слова. А старик не отводил глаз от Афанасия, словно пытаясь проникнуть в его замыслы. И вдруг лицо его стало приветливым. Так вот какой гость пожаловал к нему! Росту среднего, широкоплечий, статный, толстая шея и крупные руки говорили о богатырской силе, а сдержанно-суровое лицо — о постоянной готовности к схваткам. О, это грозный воин, дело которого рубить, а не размышлять. Но порой на хмурое лицо приезжего наползала задумчивость, и тогда взор его становился потаённым, украдчиво-зорким, что свидетельствовало о мятущейся душе.
Скажи мне, кудесник, любимец богов,
Что сбудется в жизни со мною...
