. Когда-то его боялись безмерно. Любой зверь, даже хищник, в панике бежал от него прочь, ни один человек не смел войти в лес, не принеся духу жертвы, не поклявшись, что явился в лес с чистыми помыслами. Теперь всё было в прошлом. Лешие стали редки. Как и волхвы. Ибо ни тот ни другой ничего не могут изменить. Не стало в них нужды.
Лосёнок беспокойно завозился, пролил молоко. Его мать убили люди. Старик отставил глиняный кувшинчик, улыбнулся лесному духу. Тот что-то глухо проворчал, на его тёмном лице мелькнуло нечто похожее на сочувствие. Они понимали друг друга. Пролетела над поляной стая чёрных ворон и в панике метнулась прочь заполошно каркая. Одинокий великан заторопился в чащу и скрылся среди молодых елей. До старика донёсся запах мокрой заклёклой[15] овчины.
Лешие появляются на свет нечасто. Рождение их необычно. Любовная страсть должна возникнуть между богатырём-мужчиной и медведицей, после чего отец погибает от разрыва сердца, а у медведицы появляется необычный малыш. Повзрослев, выродок может обрести себе подругу, только схожую с ним. По рождение двух малышей противоположного пола ещё более редко, а потому леший почти всегда одинок. Он становится лесным духом, потому что вне леса он погибает. Одинокий скиталец ненавидит медведей, ибо, не зная отца, считает свою мать-медведицу виновницей своего уродства и одиночества. Провожая глазами нелюдимого великана, старик подумал, сколь много люди потеряли, перестав понимать естественный ход вещей, отвыкнув от него. Церковь много способствовала, чтобы отвратить людей от поклонения тому, что их окружает, принудив верить в то, чего быть не может, а то, что есть, объявив сатанинскими измышлениями. Волхв многое может изменить, но люди не идут к нему, боятся.
Насытившийся лосёнок улёгся возле старика, блаженно жмурясь, греясь на солнце, но тут же вскочил, голенастый, большеголовый, резво потопал к пасущимся возле ручья оленям, там в высокой траве прыгали оленята-сеголетки. Теперь веселья им прибавится.
Старик опустил тёмную старческую ладонь в прожилках взбухших вен на лесную подстилку, разгрёб се, захватил чёрного жирного перегноя, поднёс к носу. Ударил в вывороченные ноздри запах сырой прели, молодых трав, земли. Она знает — и человек знает. Наоборот не бывает. Всему на земле своя мера. Царю — своя, воину — своя, мужику — своя. Царь правит, воин защищает, мужик сеет. А волхв меру ведает.
Э-эх! — хрустнули кости, встал отшельник, стекла между пальцами чёрными струйками землица. Прошелестел по верхушкам берёз ветерок, качнул редкую листву, ближние деревья словно подтянулись — встал Хозяин.
