Дрожали под холодным дождем нагие деревья, хмуро сутулились вдовьи землянки, сиротливо жались к пепелищам, будто хотели согреться…
Уже две недели крутояровцев не выпускает из своего плена осенняя слякоть.
На плоском взгорье красовалась пестро разрисованная хата-светлица Григория Жгуры.
По собственному проекту соорудил он горницу-хвастунью, увенчал ее жестяным петушком.
Новый дом всегда источал аромат свежеиспеченных калачей. Казалось, вычищенные до блеска стекла окон отражали все солнечные лучи, безбрежную лазурь небес, сочную зелень юного сада, а зимой — подсиненную белизну снегов. Григорий не мог налюбоваться творением своих рук, не мог натешиться семейным согласием. Сначала на руках носил Лиду, старался угодить ей, потакая всем ее желаниям. Остепенился лишь тогда, когда родилась дочка. Стал сдержанным, более рассудительным. Не то что охладел — разумно ограничивал свои душевные порывы…
В будни жил только работой в колхозном саду, а в праздники всего себя отдавал домашнему хозяйству…
Часто, не раздеваясь, падал в постель и вмиг засыпал. Со стороны конечно же себя не видно, потому и думал-размышлял: так и надо жить. А как же иначе, если хочешь, чтобы денежки за душой водились, чтобы и скотины и птицы был полон двор… Выработал для себя незыблемое правило: «Если на сберкнижке пусто, нет ни гроша — то и любовь будет нехороша…»
Однако с возвращением Левка в семье все пошло вверх тормашками… Лида… Как она, бесстыжая, могла жить с ним, Григорием, далее родить ему дочку, а тайно любить другого?..
Из хаты-светлицы улетучились радость, взаимопонимание, уступив место замкнутости и печали… Казалось, из дома смерть унесла дорогого человека…
Никто уже здесь не осмеливался беззаботно, звонко смеяться, как раньше, никто громко, свободно не разговаривал, как бывает в дружной семье. Изредка обращались друг к другу. И то шепотом, нехотя. Больше молчали. Но за этой тишиной таились громы и молнии… Оба сдерживались до поры до времени.
Насупленный Григорий с утра до вечера бестолково суетился. Все делал через пень колоду, без того хозяйского рвения, которое вкладывал раньше в любую работу, в любое занятие. В былые времена мира и согласия с Лидой, казалось, весь двор светился, тогда давала радость всякая мелочь. Взять тот же обыкновенный гвоздь, а как много значит, когда его со вкусом вколачиваешь в доску… Каждый такой гвоздь Григорий любил послюнявить и сильно, двумя ударами молотка вогнать в сосновый душистый горбыль.
