Жгура не раз уже ловил себя на мысли, что соскучился даже по видимости семейного благополучия… Ему было приятно, что в печке потрескивает, дразнится длинными языками огонь, что жена копошится здесь рядом, что собой заполнила остуженную горницу. Посматривал, как она ловко чистит картофель. Все это радовало и вселяло надежду.
— Набрось на себя одежонку потеплее… Простудишься! Хата ведь еще не нагрелась. — Взял на лежанке овчинную безрукавку: собственноручно скроил ей из дырявой отцовской дубленки плотную жилетку.
— Я у огня, мне не холодно, — спокойно отвела его руку она.
— Я выйду да прорублю проходы во дворе, задам корму скоту. — Напялил на себя засаленный бушлат, натянул заплатанные рукавицы. Надвинул шапку-ушанку на лоб. Серые глаза хищновато сверкнули из-под нее. Ухмыльнулся, потоптался на пороге, будто что-то недоговорил. В самом деле, так и хотелось попросить: «А ты, Лида, что-нибудь вкусненького приготовь, потому что совсем уж отощал, на молоке да на сухарях далеко не уедешь…» Но не отважился.
На веранде Григорий пыхтел, сопел, силился открыть дверь и не мог. Оттуда, со двора, будто кто-то сильными плечами наваливался, подпирал ее. Взял молоток и ударил снизу… Снял дверь с петель, и перед ним предстала высокая стена белого снега. Взял в углу веранды лопату и принялся рушить преграду. В спрессованном снегу прорыл узкий коридор во двор. Зима прибавила бесполезной работы, которая ложилась на его плечи.
Осточертело домашнее хозяйство! И не видно заботам ни конца ни края. Много труда приходится затрачивать, чтобы откормить скотину и птицу… Гуси невероятные обжоры! Сколько ни корми, все равно голодные. А взять ненасытного поросенка! Живоглот живоглотом! Уж и конского навоза в пойло подмешивал, летом травой подкармливали, один черт худорба… На загривке щетина, как у козла, топорщится. Пока не начнешь кормить до отвала печеным хлебом — веса не прибавит.
Откапывая снег, Жгура все продолжал браниться про себя. Наконец выпрямился, расправил плечи, ладонью смахнул со лба капли пота и в этот миг перед собой увидел тещу… Протер глаза: да, действительно она, тещенька Марьяна, верхом на коне, по самое брюхо увязшем в снегу. Разгоряченный конь остановился перед ним, устало зафыркал, дохнул густым морозным паром.
— Здорово, зятек-кулачок! — насмешливо протянула она.
— Здравствуйте, мамаша! — растерянно ответил, отставив в сторону лопату.
Окинул ее беглым взглядом. В потертом ватнике, в галифе, а на ногах старые ботинки. От щиколоток вверх, до колен, змеились полинявшие солдатские обмотки. Огрубевшее лицо раскраснелось на морозе. Густые брови и еле заметный пушок усиков покрылись инеем.
