Весна шла сильная и пугающая, как слабость после лихорадки. Молодые люди чувствовали этот озноб на протяжении всей прогулки. Казалось, все смешивается между собой, волнуясь и радуясь из-за свежих и мягких листьев, ярких красок и от того, что находит свою собственную тень в ярком белом свете. Лиловый, красный, пурпурный, розовый, зеленый цвета окружающей природы как будто шли приступом на бледность человеческой кожи.
Правда, здесь, в этой кофейне на площади, весна еще казалась легкой дрожью, тоской по жизни. Молодые люди придвинулись друг к другу с тем странным ощущением, которое возникает от горячего чая, посреди толпы, от того, что видишь привычное место в незнакомом ракурсе.
— Расскажите-ка мне, с чего это вы взяли в осаду наш Кандилли?
Мюмтаз опустил голову, чтобы скрыть, как он покраснел:
— А разве это можно называть осадой? Все пути были совершенно открыты. Я только пристань захватил. — Тут он улыбнулся, будто говоря: «Я смог только так, как же мне быть?» Но лицо его говорило за себя само: «Я сильно страдал эту неделю». В его улыбке скользило нечто, что показывалось только у краешков глаз и рта, но придавало его лицу жертвенный вид.
— Мюмтаз, расскажи о дворце Кандилли!
Мюмтаз попытался вспомнить, что он рассказывал утром юной Иджляль.
— Выдумки… Дым. К языку привязалась одна строчка.
По правде, все это было фантазией. Но нужно было что-то говорить.
— Есть тарих[68], который сочинили на строительство этого дворца. Конечно, сейчас ни дворца, ни фундамента от него не осталось. Ни старинных садов. Но стихотворение сохранилось:
Вновь оделись блеском берега почтенного Кандилли…
— Эта строка кажется мне настоящей шарадой.
Затем Мюмтаз поговорил еще о Кандилли, о заливе Канлыджа, о Ченгелькёе и Ваникёе.
Он обладал своеобразной эрудицией. Его память хранила не столько исторические сведения, столько истории некогда живших в этих местах людей:
— Самое важное — человек. Что нам до остального? Может, человеческая жизнь горит в печи времени так же быстро, как бумага, которую бросают в огонь. Может, жизнь, как говорят некоторые философы, в действительности лишь забавная игра. В минуту самого тяжелого отчаяния, когда среди кучи сомнений необходимо принять решение, человеку свойственно выигрывать маленькие, чаще безнадежные битвы с собой, а иногда заблуждаться. Но по-настоящему важно прожить насыщенную, полную жизнь. Ведь какой бы ни была жизнь, пусть даже нелепой, ее невозможно перечеркнуть. Даже если сомнения терзают нас, мы все равно ищем для себя знаки, пусть плохие либо хорошие. Мы придаем большое значение любви, страсти. Мы видим разницу между творческой жизнью и жизнью, построенной на мещанстве и стяжательстве.
