Кармен | страница 18
— Смотри, пожалуй, он сберег деньги! — сказала она с хохотом. — Впрочем, тем лучше, я сама теперь не при деньгах. Проедим их. Ты меня угощаешь.
Мы пошли по дороге в Севилью; у входа в улицу Змеи она купила дюжину апельсинов и велела завязать их мне в платок. Немного подальше она купила еще хлеба, колбасу, бутылку мансанилы; потом вошла в кондитерскую. Там она кинула на конторку золотую монету, которую я ей отдал, потом другую, которую достала из своего кармана; наконец спросила, нет ли у меня еще денег. У меня было несколько куартосов, и я отдал их, стыдясь, что не было больше. Я думал, что она хочет скупить всю лавку. Она набрала всего, что было самого лучшего и дорогого, yemat[8], luron[9], сахарных фруктов, промотала все деньги. Эти покупки я должен был нести в бумажных картузах. Вы знаете, может быть, улицу Кандилехо, где стоит голова короля дона-Педро Жестокого [10]. Мы остановились в этой улице перед ветхим домом. Кармен постучала в окно нижнего этажа. Какая-то цыганка, настоящая служанка сатаны, отворила нам. Кармен сказала ей несколько слов на цыганском языке. Старуха сначала было заворчала. Чтоб успокоить ее. Кармен дала ей два апельсина, горсть конфектов, поднесла вина. Потом накинула ей на спину мантию, выпроводила в двери и заперла их деревянным засовом. Как скоро мы остались одни, она начала плакать и смеяться, как сумасшедшая, припевая: «Ты мой ром, я твоя роми».[11] Я стоял среди комнаты с пакетами в руках, не зная, куда положить их. Она бросила все на пол, и кинулась мне на шею, говоря: «Я хочу заплатить долг свой… Ну, душа, гуляй сегодня…»
Дон-Хозе на минуту замолчал: потом, закурив сигару, продолжал:
— Мы провели вдвоем целый день, ели, пили — и прочее. Наевшись конфектов, как шестилетний ребенок, она бросала их пригоршнями в кувшин с водой, приговаривая: это будет шербет для старухи… Сахарные орехи бросала в стену и разбивала; это, говорила она, затем, чтоб мухи боялись, от нас отвязались… Нет дурачества, которого бы она не сделала. Я сказал, что мне хотелось бы посмотреть, как она пляшет; но где достать кастаньетов? Кармен, не задумавшись, берет единственную тарелку, бывшую в комнате, разбивает ее в куски и пляшет ромалисе, пристукивая кусками фаянса, так же хорошо, как будто в руках у ней были кастаньеты из черного дерева или слоновой кости. Нельзя было соскучиться с этой девушкой, уверяю вас. Наступил вечер: слышу; бьют зорю. Пора, говорю, идти в казармы, на перекличку. «В казармы? — сказала она презрительно. — Так ты негр, ходишь на веревочке? Ты настоящая канарейка